мавшие ярое участие в вещественном оформлении классической комедии.
В момент наивысшего томления расположившиеся на корме Галкин, Палкин,
Малкин, Чалкин и Залкинд ударили в свои аптекарские и пивные принадлеж-
ности. Они репетировали. Мираж рассеялся сразу. Агафья Тихоновна зевнула
и, не обращая внимания на виртуоза-вздыхателя, пошла спать. В душах
месткомовцев снова зазвучал гендоговор, и они взялись за резолюцию. вет-
ром, снова пылал фейерверочный императорский вензель.
- А не думаете ли вы, Елена Станиславовна, - продолжал неугомонный
"Женитьбы" не так уж плохо. Раздраженный голос из темноты звал Жоржетту
Тираспольских на совещание к режиссеру. В деревнях лаяли собаки. Стало
свежо.
В каюте первого класса Остап, лежа с башмаками на кожаном диване и
задумчиво глядя на пробочный пояс, обтянутый зеленой парусиной, допраши-
вал Ипполита Матвеевича:
- Вы умеете рисовать? Очень жалко. Я, к сожалению, тоже не умею.
Он подумал и продолжал:
- А буквы вы умеете рисовать? Тоже не умеете? Совсем нехорошо! Ведь
мы-то попали сюда как художники. Ну, дня два можно будет мотать, а потом
выкинут. За эти два дня мы должны успеть сделать все, что нам нужно. По-
ложение несколько затруднилось. Я узнал, что стулья находятся в каюте
режиссера. Но и это, в конце концов, не страшно. Важно то, что мы на па-
роходе. Пока нас не выкинули, все стулья должны быть осмотрены. Сегодня
уже поздно. Режиссер спит в своей каюте.
Глава XXXV. Нечистая пара
Наутро первым на палубе оказался репортер Персицкий. Он успел уже
принять душ и посвятить десять минут гимнастическим экзерсисам. Люди еще
спали, но река жила, как днем. Шли плоты - огромные поля бревен с избами
на них. Маленький злой буксир, на колесном кожухе которого дугой было
выписано его имя - "Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяные баржи,
связанные в ряд. Пробежал снизу быстрый почтовик "Красная Латвия".
"Скрябин" обогнал землечерпательный караван и, промеряя глубину полоса-
теньким шестом, стал описывать дугу, заворачивая против течения.
Персицкий приложился к биноклю и стал обозревать пристань.
- Бармино, - прочел он пристанскую вывеску.
На пароходе стали просыпаться. На пристань полетела гирька со шпага-
том. На этой леске пристанские ребята потащили к себе толстый конец при-
чального каната. Винты завертелись в обратную сторону. Полреки рябилось
шевелящейся пеной. "Скрябин" задрожал от резких ударов винта и всем бо-
ком пристал к дебаркадеру. Было еще рано. Поэтому тираж решили начать в
десять часов.
Служба на "Скрябине" начиналась, словно бы и на суше, аккуратно в де-
вять. Никто не изменил своих привычек. Тот, кто на суше опаздывал на
службу, опаздывал и здесь, хотя спал в самом же учреждении. К новому ук-
ладу походные штаты Наркомфина привыкли довольно быстро. Курьеры подме-
тали каюты с тем же равнодушием, с каким подметали канцелярии в Москве.
Уборщицы разносили чай, бегали с бумажками из регистратуры в личный
стол, ничуть не удивляясь тому, что личный стол помещается на корме, а
регистратура на носу. Из каюты взаимных расчетов несся кастаньетный звук
счетов и скрежетанье арифмометра. Под капитанской рубкой кого-то распе-
кали.
Великий комбинатор, обжигая босые ступни о верхнюю палубу, ходил вок-
руг длинной узкой полосы кумача, малюя на ней лозунг, с текстом которого
он поминутно сверялся по бумажке:
"Все - на тираж. Каждый трудящийся должен иметь в кармане облигацию
госзайма".
Великий комбинатор старался, но отсутствие способностей все-таки ска-
зывалось. Надпись поползла вниз, и кусок кумача, казалось, был испорчен
безнадежно. Тогда Остап, с помощью мальчика Кисы, перевернул дорожку на-
изнанку и снова принялся малевать. Теперь он стал осторожнее. Прежде чем
наляпывать буквы, он отбил вымеленной веревочкой две параллельных линии
и, тихо ругая неповинного Воробьянинова, приступил к изображению слов.
Ипполит Матвеевич добросовестно выполнял обязанности мальчика. Он
сбегал вниз за горячей водой, растапливал клей, чихая, сыпал в ведерко
краски и угодливо заглядывал в глаза взыскательного художника*. Готовый
и высушенный лозунг концессионеры снесли вниз и прикрепили к борту. Про-
ходивший мимо капитан, человек спокойный, с обвислыми запорожскими уса-
ми, остановился и покрутил головой.
- А это уже не дело, - сказал он, - зачем гвоздями к перилам приби-
вать? На какие средства после вас пароход ремонтировать?
Капитан был удручен. Еще никогда на его пароходе не висели таблички
"Без дела не входить" и "Приема нет", никогда на палубе не стояли пишу-
щие машинки, никогда не играли на кружках Эсмарха, один вид которых при-
водил застенчивого капитана в состояние холодного негодования.
Из кают вышел заспанный кинооператор Полкан. Он долго пристраивал
свой аппарат, оглядывая горизонты и, отвернувшись от толпы, уже собрав-
шейся у пристани, накрутил метров десять с заведующего личным столом.
Заведующий, для пущей натуральности, пытался непринужденно прогуливаться
перед аппаратом, но Полкан этому воспротивился.
- Вы, товарищ, не выходите за рамку. Стойте на месте. И руками не ше-
велите, пожалуйста.
Заведующий сложил руки на груди и в таком монументальном виде был
заснят. После этого Полкан удалился в свою лабораторию.
Толстячок, нанявший Остапа, сбежал на берег и оттуда осмотрел работу
нового художника. Буквы лозунга были разной толщины и несколько скошены
в разные стороны. Толстяк подумал, что новый художник, при его самоуве-
ренности, мог бы приложить больше стараний, но выхода не было - приходи-
лось довольствоваться и этим.
В половине десятого на берег сошел духовой оркестр и принялся выду-
вать горячительные марши. На звуки музыки со всего Бармина сбежались де-
ти, а за ними из яблоневых садов двинули мужики и бабы. Оркестр гремел
до тех пор, покуда на берег не сошли члены тиражной комиссии. На берегу
начался митинг. С крыльца чайной Коробкова* полились первые звуки докла-
да о международном положении.
Колумбовцы глазели на собрание с парохода. Оттуда видны были белые
платочки баб, опасливо стоявших поодаль от крыльца, недвижимая толпа му-
жиков, слушавших оратора, и сам оратор, время от времени взмахивавший
руками. Потом заиграла музыка. Оркестр повернулся и, не переставая иг-
рать, двинулся к сходням. За ним повалила толпа.
- Одну минуту! - закричал с борта толстячок. - Сейчас, товарищи, мы