- Срами!
- Да разве ж я вас выдам?!
- Выдавай, голубчик. Моя вина.
- Ни в жизнь на вас тень я не брошу!
- Бросай, милый, большую широколиственную тень брось! Да не забудь
про порнографию рассказать, про голых девочек, про Феничку не забудь.
Помнишь, как там сказано?
- Как же, Агафон Васильевич! "Пышная грудь, здоровый румянец и креп-
кая линия бедер"...
- Вот, вот, вот. И Эсмеральдочка. Хищные зубы, какая-то там линия бе-
дер...
- Наташка у вас красивенькая получилась... Раз меня уволили, я вашу
книжку каждый день читаю.
- И тем лучше. Почитай ее еще сегодня вечером, а завтра все выклады-
вай. Про меня скажи, что я деморализатор общества, скажи, что взрослому
мужчине после моей книжки прямо удержу нет. Захватывающая, скажи, книжка
и описаны, мал, в ней сцены невыразимой половой распущенности.
- Так и говорить?
- Так и говори. Роман Агафона Шахова "Бег волны", не забудешь? Изда-
тельство "Васильевские четверги", тираж 10 000 экземпляров, Москва 1927
год, страниц 269, цена в папке 2 рубля 25 копеек. Скажи, что, мол, во
всех магазинах, киосках и на станциях железных дорог продается.
- Вы мне, Агафон Васильевич, лучше запишите, а то забуду.
Писатель опустился в кресло и набросал полную исповедь растратчика.
Тут были, главным образом, бедра, несколько раз указывалась цена книги,
несомненно, невысокая для такого большого количества страниц, размер ти-
ража и адрес склада изд-ва "Васильевские четверги" - Кошков пер., дом
№21, кв. 17/а.
Обнадеженный кассир выпросил на прощание новую книгу Шахова под наз-
ванием "Повесть о потерянной невинности или в борьбе с халатностью".
- Так ты иди, братец, - сказал Шахов, - и не греши больше. Нечистоп-
лотно это.
- Так я пойду, Агафон Васильевич. Значит, вы думаете, дадут условно?
- Это от тебя зависит. Ты больше на книгу вали. Тогда и выкрутишься.
Выпроводив кассира, Шахов сделал по комнате несколько танцевальных
движений и промурлыкал:
- Бейте в бубны, пусть звенят гитары*...
Потом он позвонил в издательство "Васильевские четверги".
- Печатайте четвертое издание "Бега волны", печатайте, печатайте, не
бойтесь!.. Это говорит вам Агафон Шахов!
- Есть! - повторил Остап сорвавшимся голосом. - Держите!
Ипполит Матвеевич принял в свои трепещущие руки плоский деревянный
ящичек. Остап в темноте продолжал рыться в стуле. Блеснул береговой мая-
чок. На воду лег золотой столбик и поплыл за пароходом.
- Что за черт, - сказал Остап. - Больше ничего нет!
- Н-н-не может быть! - пролепетал Ипполит Матвеевич.
- Ну, вы тоже посмотрите!
Воробьянинов, не дыша, пал на колени и по локоть всунул руку под си-
денье. Между пальцами он ощутил основание пружины. Больше ничего твердо-
го не было. От стула шел сухой мерзкий запах потревоженной пыли.
- Нету? - спросил Остап.
- Нет.
Тогда Остап приподнял стул и выбросил его далеко за борт. Послышался
тяжелый всплеск. Вздрагивая от ночной сырости, концессионеры в сомнении
вернулись к себе в каюту.
- Так, - сказал Бендер. - Что-то мы во всяком случае нашли.
Ипполит Матвеевич достал из кармана ящичек. Воробьянинов осовело пос-
мотрел на него.
- Давайте, давайте! Чего глаза пялите?
Ящичек открыли. На дне его лежала медная позеленевшая пластинка с
надписью:
Мастеръ Гамбсъ этимъ полукресломъ
начинаетъ новую партiю мебели.
1865 г.
Санктъ-Петербургъ.
Надпись эту Остап прочел вслух.
- А где же бриллианты? - спросил Ипполит Матвеевич.
- Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за табуретками, брилли-
антов, как видите, нет.
- Я не могу больше! - воскликнул Воробьянинов в отчаянии. - Это выше
моих сил!
На него было жалко смотреть. Отросшие слегка усы двигались, стекла
пенсне были туманны. Казалось, что в отчаянии он бьет себя ушами по ще-
кам.
- Чего вы не можете? - спросил Остап.
Холодный, рассудительный голос великого комбинатора оказал свое обыч-
ное магическое действие. Воробьянинов вытянул руки по вытертым швам и
замолчал.
- Молчи, грусть, молчи, Киса! Когда-нибудь мы посмеемся над дурацким
восьмым стулом, в котором нашлась глупая дощечка. Держитесь. Тут есть
еще три стула - девяносто девять шансов из ста!..
За ночь на щеке огорченного до крайности Ипполита Матвеевича выскочил
вулканический прыщ. Все страдания, все неудачи, вся мука погони за брил-
лиантами - все это, казалось, ушло в прыщ и отливало теперь перламутром,
закатной вишней и синькой.
- Это вы нарочно? - спросил Остап.
Ипполит Матвеевич конвульсивно вздохнул и, высокий, чуть согнутый,
как удочка, пошел за красками. Началось изготовление транспаранта. Кон-
цессионеры трудились на верхней палубе.
И начался третий день плаванья. Начался он короткой стычкой духового
оркестра со звуковым оформлением из-за места для репетиций.
После завтрака к корме, одновременно с двух сторон, направились здо-
ровяки с медными трубами и худые рыцари эсмарховских кружек. Первым на
кормовую скамью успел усесться Галкин. Вторым прибежал кларнет из духо-
вого оркестра.
- Место занято, - хмуро сказал Галкин.
- Кем занято? - зловеще спросил кларнет.