Блондин в третьем ряду зарделся.
- А вон тот брюнет, допустим, хуже.
Все повернулись и осмотрели также брюнета.
- Что же мы видим, товарищи? Мы видим, что блондин играет хорошо, а
брюнет играет плохо. И никакие лекции не изменят этого соотношения сил,
если каждый индивидуум в отдельности не будет постоянно тренироваться в
шашк... то есть я хотел сказать - в шахматы... А теперь, товарищи, я
расскажу вам несколько поучительных историй из практики наших уважаемых
гипермодернистов Капабланки, Ласкера и доктора Григорьева*.
Остап рассказал аудитории несколько ветхозаветных анекдотов, почерп-
нутых еще в детстве из "Синего журнала", и этим закончил интермедию.
Краткостью лекции все были слегка удивлены. И одноглазый не сводил
своего единственного ока с гроссмейстеровой обуви*.
Однако начавшийся сеанс одновременной игры задержал растущее подозре-
ние одноглазого шахматиста. Вместе со всеми он расставлял столы покоем.
Всего против гроссмейстера сели играть тридцать любителей. Многие из них
были совершенно растеряны и поминутно глядели в шахматные учебники, ос-
вежая в памяти сложные варианты, при помощи которых надеялись сдаться
гроссмейстеру хотя бы после двадцать второго хода.
Остап скользнул взглядом по шеренгам "черных", которые окружали его
со всех сторон, по закрытой двери и неустрашимо принялся за работу. Он
подошел к одноглазому, сидевшему за первой доской, и передвинул коро-
левскую пешку с клетки е2 на клетку е4.
Одноглазый сейчас же схватил свои уши руками и стал напряженно ду-
мать. По рядам любителей прошелестело:
- Гроссмейстер сыграл е2 - е4.
Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов. На ос-
тальных двадцати девяти досках он проделал ту же операцию: перетащил ко-
ролевскую пешку с е2 на е4. Один за другим любители хватались за волосы
и погружались в лихорадочные рассуждения. Неиграющие переводили взоры за
гроссмейстером. Единственный в городе фотограф-любитель уже взгромоздил-
ся было на стул и собирался поджечь магний, но Остап сердито замахал ру-
ками и, прервав свое течение вдоль досок, громко закричал:
- Уберите фотографа! Он мешает моей шахматной мысли!
"С какой стати оставлять свою фотографию в этом жалком городишке. Я
не люблю иметь дело с милицией", - решил он про себя.
Негодующее шиканье любителей заставило фотографа отказаться от своей
попытки. Возмущение было так велико, что фотографа даже выперли из поме-
щения.
На третьем ходу выяснилось, что гроссмейстер играет восемнадцать ис-
панских партий. В остальных двенадцати черные применили хотя и устарев-
шую, но довольно верную защиту Филидора*. Если б Остап узнал, что он иг-
рает такие мудреные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он
крайне бы удивился. Дело в том, что великий комбинатор играл в шахматы
второй раз в жизни.
Сперва любители, и первый среди них - одноглазый, пришли в ужас. Ко-
варство гроссмейстера было несомненно. С необычайной легкостью и, безус-
ловно, ехидничая в душе над отсталыми любителями города Васюки, гросс-
мейстер жертвовал пешки, тяжелые и легкие фигуры направо и налево. Обха-
янному на лекции брюнету он пожертвовал даже ферзя. Брюнет пришел в ужас
и хотел было немедленно сдаться, но только страшным усилием воли заста-
вил себя продолжать игру.
Гром среди ясного неба раздался через пять минут.
- Мат! - пролепетал насмерть перепуганный брюнет. - Вам мат, товарищ
гроссмейстер!
Остап проанализировал положение, позорно назвал "ферзя" "королевой" и
высокопарно поздравил брюнета с выигрышем. Гул пробежал по рядам любите-
лей.
"Пора рвать когти!" - подумал Остап, спокойно расхаживая среди столов
и небрежно переставляя фигуры.
- Вы неправильно коня поставили, товарищ гроссмейстер, - залебезил
одноглазый. - Конь так не ходит.
- Пардон, пардон, извиняюсь, - ответил гроссмейстер, - после лекции я
несколько устал!
В течение ближайших десяти минут гроссмейстер проиграл еще десять
партий.
Удивленные крики раздавались в помещении клуба "Картонажник". Назре-
вал конфликт. Остап проиграл подряд пятнадцать партий, а вскоре еще три.
Оставался один одноглазый. В начале партии он от страха наделал множест-
во ошибок и теперь с трудом вел игру к победному концу. Остап, незаметно
для окружающих, украл с доски черную ладью и спрятал ее в карман.
Толпа тесно сомкнулась вокруг играющих.
- Только что на этом месте стояла моя ладья! - закричал одноглазый,
осмотревшись. - А теперь ее уже нет.
- Нет, значит, и не было! - грубовато сказал Остап.
- Как же не было? Я ясно помню!
- Конечно, не было.
- Куда же она девалась? Вы ее выиграли?
- Выиграл.
- Когда? На каком ходу?
- Что вы мне морочите голову с вашей ладьей? Если сдаетесь, то так и
говорите!
- Позвольте, товарищ, у меня все ходы записаны.
- Контора пишет!* - сказал Остап.
- Это возмутительно! - заорал одноглазый. - Отдайте мою ладью!
- Сдавайтесь, сдавайтесь, что это за кошки-мышки такие!
- Отдайте ладью!
- Дать вам ладью? Может быть, вам дать еще ключ от квартиры, где
деньги лежат?
С этими словами гроссмейстер, поняв, что промедление смерти подобно,
зачерпнул в горсть несколько фигур и швырнул их в голову одноглазого
противника.
- Товарищи! - заверещал одноглазый. - Смотрите все! Любителя бьют.
Шахматисты города Васюки опешили.
Не теряя драгоценного времени, Остап швырнул шахматную доску в керо-
синовую лампу и, ударяя в наступившей темноте по чьим-то челюстям и
лбам, выбежал на улицу. Васюкинские любители, падая друг на друга, рину-
лись за ним.
Был лунный вечер. Остап несся по серебряной улице легко, как ангел,
отталкиваясь от грешной земли. Ввиду несостоявшегося превращения Васюков