Просто, как видно, расстроен человек болезнью жены. Продать ему разве
стулья? А? Отвяжется? А? А то он лоб разобьет.
- А мы на чем сидеть будем? - спросила Мусик.
- Купим другие.
- Это за двадцагь-то рублей?
- За двадцать я, положим, не продам. Положим, не продам я и за двес-
ти... А за двести пятьдесят продам.
Ответом послужил страшный удар головой о драцену.
- Ну, Мусик, это мне уже надоело.
Инженер решительно подошел к отцу Федору и стал диктовать ультиматум.
- Во-первых, отойдите от пальмы не менее чем на три шага. Во-вторых,
немедленно встаньте. В-третьих, мебель я продам за двести пятьдесят руб-
лей, не меньше. Такую и за триста не купишь.
- Не корысти ради, - затянул отец Федор, поднявшись и отойдя на три
шага от драцены. - А токмо во исполнение воли больной жены.
- Ну, милый, моя жена тоже больна. Правда, Мусик, у тебя легкие не в
порядке. Но я не требую на этом основании, чтобы вы... ну... продали
мне, положим, ваш пиджак за тридцать копеек...
- Возьмите даром, - пропел отец Федор.
Инженер раздраженно махнул рукой и холодно сказал:
- Вы ваши шутки бросьте. Ни в какие рассуждения я больше не пускаюсь.
Стулья оценены мною в двести пятьдесят рублей, и я не уступлю ни копей-
ки.
- Пятьдесят! - предложил отец Федор.
- Мусик! - сказал инженер. - Позови Багратиона. Пусть проводит граж-
данина!
- Не корысти ради...
- Багратион!
Отец Федор в страхе бежал, а инженер пошел в столовую и сел за гуси-
ка. Любимая птица произвела на Брунса благотворное действие. Он начал
успокаиваться.
В тот момент, когда инженер, обмотав косточку папиросной бумагой,
поднес гусиную ножку к розовому рту, в окне появилось умоляющее лицо от-
ца Федора.
- Не корысти ради, - сказал мягкий голос. - Пятьдесят пять рублей.
Инженер, не оглядываясь, зарычал. Отец Федор исчез.
Весь день потом фигура отца Федора мелькала во всех концах дачи. То
выбегала она из тени криптомерий, то возникала она в мандариновой роще,
то перелетала через черный двор и, трепеща, уносилась к Ботаническому
саду.
Инженер весь день призывал Мусика, жаловался на психа и на головную
боль. В наступившей тьме время от времени раздавался голос отца Федора.
- Сто тридцать восемь! - кричал он откуда-то с неба.
А через минуту голос его приходил со стороны дачи Думбасова.
- Сто сорок один, - предлагал отец, - не корысти ради, господин
Брунс, а токмо...
Наконец инженер не выдержал, вышел на середину веранды и, вглядываясь
в темноту, начал размеренно кричать:
- Черт с вами! Двести рублей! Только отвяжитесь.
Послышался шорох потревоженных бамбуков, тихий стон и удаляющиеся ша-
ги. Потом все смолкло.
В заливе барахтались звезды. Светляки догоняли отца Федора, кружились
вокруг головы, обливая лицо его зеленоватым, медицинским светом.
- Ну и гусики теперь пошли! - пробормотал инженер, входя в комнаты.
Между тем отец Федор летел в последнем автобусе вдоль морского берега
к Батуму. Под самым боком, со звуком перелистываемой книги, набегал лег-
кий прибой, ветер ударял по лицу, и автомобильной сирене отвечало мяу-
канье шакалов.
В этот же вечер отец Федор отправил в город N жене своей Катерине
Александровне такую телеграмму:
"Товар нашел вышли двести тридцать телеграфом продай что хочешь Фе-
дя".
Два дня он восторженно слонялся у Брунсовой дачи, издали раскланивал-
ся с Мусиком и даже время от времени оглашал тропические дали криками:
- Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!
На третий день деньги были получены с отчаянной телеграммой:
"Продала все осталась без одной копейки целую и жду Евстигнеев все
обедает Катя".
Отец Федор пересчитал деньги, истово перекрестился, нанял фургон и
поехал на Зеленый Мыс.
Погода была сумрачная. С турецкой границы ветер нагонял тучи. Чорох
курился. Голубая прослойка в небе все уменьшалась. Шторм доходил до шес-
ти баллов. Было запрещено купаться и выходить в море на лодках. Гул и
гром стояли над Батумом. Шторм тряс берега.
Достигши дачи инженера Брунса, отец Федор велел вознице-аджарцу в
башлыке подождать и отправился за мебелью.
- Принес деньги я, - сказал отец Федор, - уступили бы малость.
- Мусик, - застонал инженер. - Я не могу больше.
- Да нет, я деньги принес, - заторопился отец Федор, - двести рублей.
Как вы говорили.
- Мусик! Возьми у него деньги! Дай ему стулья! И пусть сделает все
это поскорее. У меня мигрень!..
Цель всей жизни была достигнута. Свечной заводик в Самаре сам лез в
руки. Бриллианты сыпались в карманы, как семечки.
Двенадцать стульев один за другим были погружены в фургон. Они очень
походили на воробьяниновские, с тою только разницей, что обивка их была
не ситцевая, в цветочках, а репсовая, синяя, в розовую полосочку*.
Нетерпение охватывало отца Федора. Под полою у него за витой шнурок
был заткнут топорик. Отец Федор сел рядом с кучером и, поминутно огляды-
ваясь на стулья, выехал к Батуму. Бодрые кони свезли отца Федора и его
сокровища вниз на шоссейную дорогу, мимо ресторанчика "Финал", по бамбу-
ковым столам и беседкам которого гулял ветер, мимо туннеля, проглатывав-
шего последние цистерны нефтяного маршрута, мимо фотографа, лишенного в
этот хмурый денек обычной своей клиентуры, мимо вывески "Батумский бота-
нический сад" - и повлекли, не слишком быстро, над самой линией прибоя.
В том месте, где дорога соприкасалась с массивами, отца Федора обдавало
солеными брызгами. Отбитые массивами от берега, волны оборачивались гей-
зерами, подымались к небу и медленно опадали.
Толчки и взрывы прибоя накаляли смятенный дух отца Федора. Лошади,
борясь с ветром, медленно приближались к Махинджаури. Куда хватал глаз,
свистали и пучились мутные зеленые воды. До самого Батума трепалась бе-