могли надивиться прекрасным залам и комнатам. Клуб был не велик, но
построен ладно. Концессионеры несколько раз заходили в шахматную комнату
и с видимым интересом следили за развитием нескольких шахматных партий.
- Если бы я играл в Васюках, - сказал Остап, - сидя на таком стуле, я
бы не проиграл ни одной партии. Энтузиазм не позволил бы. Однако пойдем,
старичок, у меня двадцать пять рублей подкожных. Мы должны выпить пива и
отдохнуть перед ночным визитом. Вас не шокирует пиво, предводитель? Не
беда! Завтра вы будете лакать шампанское в неограниченном количестве.
Идя из пивной на Сивцев Вражек, Бендер страшно веселился и задирал
прохожих. Он обнимал слегка захмелевшего Ипполита Матвеевича за плечи и
говорил ему с нежностью:
- Вы чрезвычайно симпатичный старичок, Киса, но больше десяти процен-
тов я вам не дам. Ей-богу, не дам. Ну зачем вам, зачем вам столько де-
нег?..
- Как зачем? Как зачем? - кипятился Ипполит Матвеевич.
Остап чистосердечно смеялся и приникал щекой к мокрому рукаву своего
друга по концессии.
- Ну что вы купите, Киса? Ну что? Ведь у вас нет никакой фантазии.
Ей-богу, пятнадцати тысяч вам за глаза хватит... Вы же скоро умрете, вы
же старенький. Вам же деньги вообще не нужны... Знаете, Киса, я, кажет-
ся, ничего вам не дам. Это баловство. А возьму я вас, Кисуля, к себе в
секретари. А? Сорок рублей в месяц. Харчи мои. Четыре выходных дня... А?
Спецодежда там, чаевые, соцстрах... А? Доходит до вас это предложение?..
Ипполит Матвеевич вырвал руку и быстро ушел вперед. Шутки эти доводи-
ли его до исступления.
Остап нагнал Воробьянинова у входа в розовый особнячок.
- Вы в самом деле на меня обиделись? - спросил Остап. - Я ведь пошу-
тил. Свои три процента вы получите, Ей-богу, вам трех процентов доста-
точно, Киса.
Ипполит Матвеевич угрюмо вошел в комнату.
- А, Киса, - резвился Остап, - соглашайтесь на три процента. Ей-богу,
соглашайтесь. Другой бы согласился. Комнаты вам покупать не надо, благо
Иванопуло уехал в Тверь на целый год. А то все-таки ко мне поступайте, в
камердинеры... Теплое местечко. Обеспеченная старость! Чаевые! А?..
Увидев, что Ипполита Матвеевича ничем не растормошишь, Остап сладко
зевнул, вытянулся к самому потолку, наполнив воздухом широкую грудную
клетку, и сказал:
- Ну, друже, готовьте карманы. В клуб мы пойдем перед рассветом. Это
наилучшее время. Сторожа спят и видят сладкие сны, за что их часто
увольняют без выходного пособия. А пока, дорогуша, советую вам отдох-
нуть.
Остап улегся на трех стульях, собранных в разных частях Москвы, и,
засыпая, проговорил.
- А то камердинером!.. Приличное жалованье... Харчи... Чаевые... Ну,
ну, пошутил... Заседание продолжается! Лед тронулся, господа присяжные
заседатели!
Это были последние слова великого комбинатора. Он заснул беспечным
сном, глубоким, освежающим и не отягощенным сновидениями.
Ипполит Матвеевич вышел на улицу. Он был полон отчаяния и злобы. Луна
прыгала по облачным кочкам. Мокрые решетки особняков жирно блестели. Га-
зовые фонари, окруженные веночками водяной пыли, тревожно светились. Из
пивной "Орел" вытолкнули пьяного. Пьяный заорал. Ипполит Матвеевич по-
морщился и твердо пошел назад. У него было одно желание - поскорее все
кончить.
Он вошел в комнату, строго посмотрел на спящего Остапа, протер пенсне
и взял с подоконника бритву. На ее зазубринках видны были высохшие че-
шуйки масляной краски. Он положил бритву в карман, еще раз прошел мимо
Остапа, не глядя на него, но слыша его дыхание, и очутился в коридоре.
Здесь было тихо и сонно. Как видно, все уже улеглись. В полной тьме ко-
ридора Ипполит Матвеевич вдруг улыбнулся наиязвительнейшим образом и по-
чувствовал, что на его лбу задвигалась кожа. Чтобы проверить это новое
ощущение, он снова улыбнулся. Он вспомнил вдруг, что в гимназии ученик
Пыхтеев-Какуев умел шевелить ушами. Ипполит Матвеевич дошел до лестницы
и внимательно прислушался. На лестнице никого не было. С улицы донеслось
цоканье копыт извозчичьей лошади, нарочито громкое и отчетливое, как
будто бы считали на счетах. Предводитель кошачьим шагом вернулся в ком-
нату, вынул из висящего на стуле пиджака Остапа двадцать рублей и плос-
когубцы, надел на себя грязную адмиральскую фуражку и снова прислушался.
Остап спал тихо, не сопя. Его носоглотка и легкие работали идеально,
исправно вдыхали и выдыхали воздух. Здоровенная рука свесилась к самому
полу. Ипполит Матвеевич, ощущая секундные удары височного пульса, нето-
ропливо подтянул правый рукав выше локтя, обмотал обнажившуюся руку ва-
фельным полотенцем, отошел к двери, вынул из кармана бритву и, примерив-
шись глазами к комнатным расстояниям, повернул выключатель. Свет погас,
но комната оказалась слегка освещенной голубоватым аквариумным светом
уличного фонаря.
- Тем лучше, - прошептал Ипполит Матвеевич.
Он приблизился к изголовью и, далеко отставив руку с бритвой, изо
всей силы косо всадил все лезвие сразу в горло Остапа. Сейчас же выдер-
нул бритву и отскочил к стене. Великий комбинатор издал звук, какой про-
изводит кухонная раковина, всасывающая остатки воды. Ипполиту Матвеевичу
удалось не запачкаться в крови, которая полилась, как из лопнувшего по-
жарного шланга. Воробьянинов, вытирая пиджаком каменную стену, прокрался
к голубой двери и на секунду снова посмотрел на Остапа. Тело его два ра-
за выгнулось и завалилось к спинкам стульев. Уличный свет поплыл по
большой черной луже, образовавшейся на полу.
"Что это за лужа? - подумал Ипполит Матвеевич. - Да, да, кровь... То-
варищ Бендер скончался".
Воробьянинов размотал слегка измазанное полотенце, бросил его, потом
осторожно положил бритву на пол и удалился, тихо прикрыв дверь.
Великий комбинатор умер на пороге счастья, которое он себе вообразил.
Очутившись на улице, Ипполит Матвеевич насупился и, бормоча: "Брилли-
анты все мои, а вовсе не шесть процентов", - пошел на Каланчевскую пло-
щадь.
У третьего окна от парадного подъезда железнодорожного клуба Ипполит
Матвеевич остановился. Зеркальные окна нового здания жемчужно серели в
свете подступавшего утра. В сыром воздухе звучали глуховатые голоса ма-
невровых паровозов. Ипполит Матвеевич ловко вскарабкался на карниз,
толкнул раму и бесшумно прыгнул в коридор.
Легко ориентируясь в серых предрассветных залах клуба, Ипполит Матве-
евич проник в шахматный кабинет и, зацепив головой висевший на стенке