стенному овальному зеркалу в поцарапанной черной раме.
Рядом с зеркалом висела старинная народная картинка "Зерцало грешно-
го", печатанная с медной доски и приятно раскрашенная рукой. Отец Федор
купил эту картинку в последний свой приезд в Москву на Смоленском рынке*
и очень любил ее. Особенно утешило его "Зерцало грешного" после неудачи
с кроликами. Картинка ясно показывала бренность всего земного. По верх-
нему ее ряду шли четыре рисунка, подписанные славянской вязью, значи-
тельные и умиротворяющие душу: "Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Яфет
власть имеет, смерть всем владеет". Смерть была с косою и песочными ча-
сами с крыльями. Смерть была сделана как бы из протезов и ортопедических
частей и стояла, широко расставив ноги, на пустой холмистой земле. Вид
ее ясно говорил, что неудача с кроликами - дело пустое.
Сейчас отцу Федору больше понравилась картинка: "Яфет власть имеет",
где тучный богатый человек с бородою сидел в маленьком зальце на троне с
полным сознанием своего богатства.
Отец Федор улыбнулся и, довольно торопливо, внимательно глядя на себя
в зеркало, начал подстригать свою благообразную бороду. Волосы сыпались
на пол, ножницы скрипели, и через пять минут отец Федор убедился, что
подстригать бороду он совершенно не умеет. Борода его оказалась скошен-
ной на один бок, неприличной и даже подозрительной.
Помаячив у зеркала еще немного, отец Федор обозлился, позвал жену и,
протягивая ей ножницы, раздраженно сказал:
- Помоги мне хоть ты, матушка. Никак не могу вот с волосищами своими
справиться.
Матушка от удивления даже руки назад отвела.
- Что же ты над собой сделал? - вымолвила она наконец.
- Ничего не сделал. Подстригаюсь. Помоги, пожалуйста. Вот здесь, как
будто, скособочилось...
- Господи, - сказала матушка, посягая на локоны отца Федора, - неуже-
ли, Феденька, ты к обновленцам перейти собрался?
Такому направлению разговора отец Федор обрадовался.
- А почему, мать, не перейти мне к обновленцам? А обновленцы что, не
люди?
- Люди, конечно, люди, - согласилась матушка ядовито, - как же, по
иллюзионам ходят, алименты платят*...
- Ну, и я по иллюзионам буду бегать.
- Бегай, пожалуйста.
- И буду бегать.
- Добегаешься! Ты в зеркало на себя посмотри.
И действительно. Из зеркала на отца Федора глянула бойкая черноглазая
физиономия с небольшой дикой бородкой и нелепо длинными усами.
Стали подстригать усы, доводя их до пропорциональных размеров.
Дальнейшее еще больше поразило матушку. Отец Федор заявил, что этим
же вечером должен выехать по делу, и потребовал, чтобы Катерина Алек-
сандровна сбегала к брату-булочнику и взяла у него на неделю пальто с
барашковым воротником и коричневый утиный картуз*.
- Никуда не пойду! - заявила матушка и заплакала.
Полчаса шагал отец Федор по комнате и, пугая жену изменившимся своим
лицом, молол чепуху. Матушка поняла только одно: отец Федор ни с того,
ни с сего постригся, хочет в дурацком картузе ехать неизвестно куда, а
ее бросает.
- Не бросаю, - твердил отец Федор, - не бросаю, через неделю буду на-
зад. Ведь может же быть у человека дело. Может или не может?
- Не может, - говорила попадья.
Отцу Федору, человеку в обращении с ближними кроткому, пришлось даже
постучать кулаком по столу. Хотя стучал он осторожно и неумело, так как
никогда этого не делал, попадья все же очень испугалась и, накинув орен-
бургский платок, побежала к брату за статской одеждой.
Оставшись один, отец Федор с минуту подумал, сказал: "Женщинам тоже
тяжело" - и вытянул из-под кровати сундучок, обитый жестью. Такие сун-
дучки встречаются по большей части у красноармейцев. Оклеены они полоса-
тыми обоями, поверх которых красуется портрет Буденного или картонка от
папиросной коробки "Пляж", изображающей трех красавиц, лежащих на усы-
панном галькой батумском берегу. Сундучок Востриковых, к неудовольствию
отца Федора, также был оклеен картинками, но не было там ни Буденного,
ни батумских красоток. Попадья залепила все нутро сундучка фотографиями,
вырезанными из журнала "Летопись войны 1914 года"*. Тут было и "Взятие
Перемышля", и "Раздача теплых вещей нижним чинам на позициях", и сам мо-
лодецкий казак Козьма Крючков, первый георгиевский кавалер.
Выложив на пол лежавшие сверху книги: комплект журнала "Русский па-
ломник" за 1903 год*, толстеннейшую "Историю раскола" и брошюрку "Русс-
кий в Италии"*, на обложке которой отпечатан был курящийся Везувий, отец
Федор запустил руку на самое дно сундучка и вытащил старый обтерханный
женин капор*. Зажмурившись от запаха нафталина, который внезапно ударил
из сундучка, отец Федор, разрывая кружевца и прошвы, вынул из капора тя-
желую полотняную колбаску. Колбаска содержала в себе двадцать золотых
десяток - все, что осталось от коммерческих авантюр отца Федора.
Он привычным движением руки приподнял полу серенькой рясы и засунул
колбаску в карман полосатых брюк. Потом подошел к комоду и вынул из кон-
фетной коробки пятьдесят рублей трехрублевками и пятирублевками. В ко-
робке оставалось еще двадцать рублей.
- На неделю хватит, - решил он.
Глава IV. Муза дальних странствий*
За час до прихода вечернего почтового поезда отец Федор, в коро-
теньком, чуть ниже колен, пальто и с плетеной корзинкой, стоял в очереди
у кассы и боязливо поглядывал на входные двери. Он боялся, что матушка,
противно его настоянию, прибежит на вокзал провожать, и тогда палаточник
Прусис, сидевший в буфете и угощавший пивом финагента*, сразу его узна-
ет. Отец Федор с удивлением и стыдом посматривал на свои обнаженные по-
лосатые брюки.
Агент ОДТГПУ* медленно прошел по залу, утихомирил возникшую в очереди
брань из-за места и занялся уловлением беспризорных, которые осмелились
войти в зал I и II класса, играя на деревянных ложках "Жила-была Россия,
великая держава"*.
Кассир, суровый гражданин, долго возился с компостерами, пробивал на
билете кружевные цифры и, к удивлению всей очереди, давал мелкую сдачу
деньгами, а не благотворительными марками в пользу детей*.
Посадка в бесплацкартный поезд* носила обычный кровопролитный харак-