Сама младость ликующая,
К поцелуям зовущая,
Вся такая воздушная.
Секретарь суда грешил стишками.
"Зовущая к поцелуям" Елена Станиславовна имела на голове черную бар-
хатную тарелочку с шелковой розеткой цветов французского национального
флага, что должно было изображать полный наряд молодой черкесской деви-
цы. На плече воздушная прокурорша держала картонный кувшин, оклеенный
золотой бумагой, из которого торчало горлышко шампанской бутылки.
- Разришиты стаканчик шампански! - сказал Ипполит Матвеевич галантно.
Прокурорша нежно улыбнулась и спустила с плеча кувшин. Ипполит Матве-
евич, задержав дыхание, смотрел на ее голые парафиновые руки, неумело
открывающие бутылку. Он выпил свой бокал, как воду, не почувствовав даже
вкуса. Голые руки Елены Станиславовны смешали все его мысли. Он вынул из
жилетного кармана сотенный билет, положил его на край скалы из бурого
папье-маше и, громко сопя, отошел. Прокурорша улыбнулась еще нежней, по-
тащила кредитку к себе и молвила музыкальным голосом:
- Бедные дети не забудут вашей щедрости.
Ипполит Матвеевич издали прижал руки к груди и поклонился на целый
аршин глубже, чем кланялся обычно. Разогнувшись, Ипполит Матвеевич по-
нял, что без прокурорши ему не жить и попросил секретаря суда предста-
вить его новому прокурору. Прокурор был похож на умную обезьяну. Проха-
живаясь с Ипполитом Матвеевичем между замком Тамары и сидевшим на кресле
и державшим в клюве кружку для пожертвований чучелом орла, прокурор Боур
проворно чесал у себя за ухом и рассказывал последние петербургские но-
вости.
С Еленой Станиславовной Воробьянинову в этот вечер довелось разгова-
ривать еще несколько раз по поводу бедственного положения приютских де-
тей и живописности старгородского парка.
На следующий день Ипполит Матвеевич подкатил к подъезду Боуров на
злейших в мире лошадях, провел полчаса в приятнейшей беседе о бедствен-
ном положении приютских детей, а уже через месяц секретарь суда конфи-
денциально шепнул в мохнатое ухо следователя по важнейшим делам, что
прокурор "кажется стал бодаться", на что следователь с усмешкой ответил:
"Це дило треба розжуваты" - и рассказал очень интересное дело, слушавше-
еся в городе Орле и окончившееся оправданием мужа, убившего изменницу
жену.
Во всем городе дамочки заливались по-соловьиному. Мужья завидовали
удачливости Воробьянинова. Постники, трезвенники и идеалисты забрасывали
прокурора анонимными письмами. Прокурор читал их на заседаниях суда,
ловко и быстро чеша за ухом. С Воробьяниновым он был любезнее прежнего.
Положение его было безвыходным - он ожидал вскоре перевода в столицу и
не мог портить своей карьеры пошлым убийством любовника жены.
Но Ипполит Матвеевич позволил себе совершенную бестактность. Он велел
выкрасить свой экипаж в белый цвет и прокатился в нем вместе с угоревшей
от любви прокуроршей по Большой Пушкинской улице. Напрасно Елена Станис-
лавовна прикрывала мраморное лицо вуалеткой, расшитой черными птичками,
- ее все узнали. Город в страхе содрогнулся, но этот любовный эксцесс не
оказал на прокурора никакого действия. Отчаявшиеся постники, трезвенники
и идеалисты стали бомбардировать анонимками само министерство юстиции.
Товарищ министра был поражен трусостью окружного прокурора*. Все ждали
дуэли. Но прокурор, по-прежнему минуя оружейный магазин, катил каждое
утро к зданию судебных установлений, с грустью поглядывая на фигуру Фе-
миды, державшей весы, в одной чашке которых он явственно видел себя
санкт-петербургским прокурором, а в другой - розового и наглого Во-
робьянинова.
Все кончилось совершенно неожиданно: Ипполит Матвеевич увез прокурор-
шу в Париж, а прокурора перевели в Сызрань. В Сызрани прокурор прожил
долго, заслал человек восемьсот на каторгу и в конце концов умер.
Ипполит Матвеевич со своей подругой приехал в Париж осенью. Париж го-
товился к всемирной выставке. Еще незаконченная башня Эйфеля*, похожая
на сумасшедшую табуретку, вызывала ужас идеалистов, постников и трезвен-
ников богоспасаемого города Парижа. Вечером, в отеле, Ипполиту Матвееви-
чу показали самого Эйфеля - господина среднего роста с бородкой "булан-
же"* цвета соли и перцу, в рогатом пенсне. Из-за него произошла ссора,
уже не первая, впрочем, между Ипполитом Матвеевичем и его любовницей.
Напичканная сведениями, полученными ею от соседа по купе, молодого фран-
цузского инженера, Елена Станиславовна неожиданно заявила, что преклоня-
ется перед смелыми дерзаниями господина Эйфеля.
- Обвалится эта каланча на твоего Эйфелева, - грубо ответил Ипполит
Матвеевич. - Я б такому дураку даже конюшни не дал строить.
И среди двух русских возник тяжкий спор, кончившийся тем, что Ипполит
Матвеевич в сердцах купил молодого рослого сенбернара, доводившего Елену
Станиславовну до притворной истерики и прогрызшего ее новую ротонду*,
обшитую черным стеклярусом.
В пахнущем москательной лавкой Париже молодые люди веселились: шата-
лись по кабачкам, ели пьяные вишни, бывали на спектаклях "Французской
комедии"*, пили чай из самовара, специально выписанного Ипполитом Матве-
евичем из России, за что и получили от отельной прислуги кличку "молодо-
женов с машиной"; неудачно съездили на рулетку, но не говорили уже
больше ни о бедственном положении приютских детей, ни о живописности
старгородского парка, потому что страсть незаметно пропала и осталась
привычка к бездельной веселой жизни вдвоем. Елена Станиславовна сходила
однажды к известной гадалке, мадам де Сюри, и вернулась оттуда необыкно-
венно взволнованной.
- Нет, ты обязательно должен к ней сходить. Она мне все рассказала.
Это удивительно, - твердила Елена Станиславовна.
Но Ипполит Матвеевич, проигравший накануне в безик семьсот франков
заезжему россиянину*, только посмотрел на свои кофейные с черными лампа-
сами панталоны и неожиданно сказал:
- Едем, милая, домой. Давно пора.
Старгород был завален снегом*. Тяжелые обозы шагом проходили по
Большой Пушкинской. Обледенелые деревья Александровского бульвара были
абонированы галками. Галки картавили необыкновенно возбужденно, что на-
поминало годичные собрания "Общества приказчиков-евреев". Снежные звез-
ды, крестики и другие морозные знаки отличий медленно садились на нос
Ипполита Матвеевича. Ветра не было. С вокзала Ипполит Матвеевич ехал на
низких санках, небрежно поглядывая на городские достопримечательности:
на новое здание биржи, сооруженное усердием старгородских купцов в асси-
ро-вавилонском стиле, на каланчу Пушкинской части с висевшими на ней