тал прозу в центральных журналах, пьесу его ставил МХАТ, собрание сочи-
нений готовило к выпуску одно из крупнейших издательств - "Земля и фаб-
рика".
Если верить мемуарным свидетельствам, сюжет романа и саму идею соав-
торства Ильфу и Петрову предложил Катаев. По его плану работать надлежа-
ло втроем: Ильф с Петровым начерно пишут роман, Катаев правит готовые
главы "рукою мастера", при этом литературные "негры" не остаются безы-
мянными - на обложку выносятся три фамилии. Обосновывалось предложение
довольно убедительно: Катаев очень популярен, его рукописи у издателей
нарасхват, тут бы и зарабатывать как можно больше, сюжетов хватает, но
преуспевающему прозаику не хватает времени, чтоб реализовать все планы,
а брату и другу поддержка не повредит. И вот не позднее сентября 1927
года Ильф с Петровым начинают писать "Двенадцать стульев". Через месяц
первая из трех частей романа готова, ее представляют на суд Катаева, од-
нако тот неожиданно отказывается от соавторства, заявив, что "рука мас-
тера" не нужна - сами справились. После чего соавторы по-прежнему пишут
вдвоем - днем и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя.
Наконец в январе 1928 года роман завершен, и с января же по июль он пуб-
ликуется в иллюстрированном ежемесячнике "30 дней".
Так ли все происходило, нет ли - трудно сказать. Ясно только, что при
упомянутых сроках вопрос о месте и времени публикации решался если и не
до начала работы, то уж во всяком случае задолго до ее завершения. В са-
мом деле, материалы, составившие январский номер, как водится, были за-
годя прочитаны руководством журнала, подготовлены к типографскому набо-
ру, набраны, сверстаны, сданы на проверку редакторам и корректорам,
вновь отправлены в типографию и т.п. На подобные процедуры - по тогдаш-
ней журнальной технологии - тратилось не менее двух-трех недель. И ху-
дожнику-иллюстратору, кстати, не менее пары недель нужно было. Да еще и
разрешение цензуры надлежало получить, что тоже времени требует. Значит,
решение о публикации романа принималось редакцией журнала отнюдь не в
январе 1928 года, когда работа над рукописью была завершена, а не позд-
нее октября-ноября 1927 года. Переговоры же, надо полагать, велись еще
раньше.
С учетом этих обстоятельств понятно, что подаренным сюжетом вклад Ка-
таева далеко не исчерпывался. В качестве литературной знаменитости брат
Петрова и друг Ильфа стал, так сказать, гарантом: без катаевского имени
соавторы вряд ли получили бы "кредит доверия", ненаписанный или, как ми-
нимум, недописанный роман не попал бы заблаговременно в планы столичного
журнала, рукопись не принимали бы там по частям. И не печатали бы роман
в таком объеме: все же публикация в семи номерах - случай экстраординар-
ный для иллюстрированного ежемесячника.
Разумеется, издание тоже было выбрано не наугад. В журнале "30 дней"
соавторы могли рассчитывать не только на литературную репутацию Катаева,
но и на помощь знакомых. Об одном из них, популярном еще в предреволюци-
онную пору журналисте Василии Александровиче Регинине (1883-1952), заве-
дующем редакцией, о его причастности к созданию романа мемуаристы и ли-
тературоведы иногда упоминали, другой же, бывший акмеист Владимир Ивано-
вич Нарбут (1888-1938), ответственный (т. е. главный) редактор, остался
как бы в тени. Между тем их дружеские связи с авторами романа и Катае-
вым-старшим были давними и прочными. Регинин организовывал советскую пе-
чать в Одессе после гражданской войны и, как известно, еще тогда прия-
тельствовал чуть ли не со всеми местными литераторами, а Нарбут, сделав-
ший при Советской власти стремительную карьеру, к лету 1920 года стал в
Одессе полновластным хозяином ЮгРОСТА - Южного отделения Российского те-
леграфного агентства, куда пригласил Катаева и других писателей-одесси-
тов.
В Москве Нарбут реорганизовал и создал несколько журналов, в том чис-
ле "30 дней", а также издательство "Земля и фабрика" - "ЗиФ", где был,
можно сказать, представителем ЦК ВКП(б). Своим прежним одесским подчи-
ненным он, как отмечали современники, явно протежировал. И характерно,
что первое отдельное издание "Двенадцати стульев", появившееся в 1928
году, было зифовским. Кстати, вышло оно в июле, аккурат к завершению
журнальной публикации, что было оптимально с точки зрения рекламы, а в
этой области Нарбут, возглавлявший "ЗиФ", был признанным специалистом.
Нежелание мемуаристов и советских литературоведов соотнести дея-
тельность Нарбута с историей создания "Двенадцати стульев" отчасти
объясняется тем, что на исходе лета 1928 года политическая карьера быв-
шего акмеиста прервалась: после ряда интриг в ЦК (не имевших отношения к
"Двенадцати стульям") он был исключен из партии и снят со всех постов.
Регинин же остался заведующим редакцией, и вскоре у него появился другой
начальник. Однако в 1927 году Нарбут еще благополучен, его влияния впол-
не достаточно, чтобы с легкостью преодолевать или обходить большинство
затруднений, неизбежных при срочной сдаче материалов прямо в номер.
Если принять во внимание такой фактор, как поддержка авторитетного
Регинина и влиятельнейшего Нарбута, то совместный дебют Ильфа и Петрова
более не напоминает удачный экспромт, нечто похожее на сказку о Золушке.
Скорее уж это была отлично задуманная и тщательно спланированная опера-
ция - с отвлекающим маневром, с удачным пропагандистским обеспечением. И
проводилась она строго по плану: соавторы торопились, работая ночи нап-
ролет, не только по причине природного трудолюбия, но и потому, что воп-
рос о публикации был решен, сроки представления глав в январский и все
последующие номера журнала - жестко определены.
Не исключено, кстати, что Нарбут и Регинин, изначально зная или дога-
дываясь о специфической роли Катаева, приняли его предложение, дабы по-
мочь романистам-дебютантам. А когда Катаев официально отстранился от со-
авторства, Ильф и Петров уже предъявили треть книги, остальное спешно
дописывалось, правилось, и опытным редакторам нетрудно было догадаться,
что роман обречен на успех. Потому за катаевское имя, при столь удачной
мотивировке отказа, держаться не стоило. Кстати, история о подаренном
сюжете избавляла несостоявшегося соавтора и от подозрений в том, что он
попросту сдал свое имя напрокат.
Есть в этой истории еще один аспект, ныне забытый. Игра в "литератур-
ного отца" - общеизвестная традиция, которой следовали многие советские
писатели, охотно ссылавшиеся на бесспорные авторитеты - вроде Максима
Горького. Но в данном случае традиция пародировалась, поскольку "литера-
турным отцом" был объявлен брат и приятель - Катаич, Валюн, как называли
его друзья. И не случайно в воспоминаниях Петрова история о сюжетном
"подарке" соседствует с сообщением об одном из тогдашних катаевских
псевдонимов - Старик Собакин (Старик Саббакин). Петров таким образом на-
помнил читателям о подвергавшейся постоянным ироническим обыгрываниям
пушкинской строке: "Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благос-