поздравить от имени старгородских любителей ружейной охоты с таким зна-
менательным событием. Очень, очень приятно видеть таких почтенных люби-
телей ружейной охоты, как господин Шарабарин, которые, держась за руки,
идут к достижению вечных идеалов! Очень, очень приятно!
Сказав этот спич, Ипполит Матвеевич сбросил на пол юбилейную шкуру,
поставил на нее сопротивляющегося господина Шарабарина и троекратно с
ним расцеловался.
В этот свой наезд Ипполит Матвеевич пробыл в Москве две недели и вер-
нулся веселый и злой. Теща дулась. И Ипполит Матвеевич в пику ей совер-
шил поступок, который дал такую обильную пищу злоязычию Принца Датского.
Был 1913 год. Двадцатый век расцветал.
Французский авиатор Бренденжон де Мулинэ совершил свой знаменитый пе-
релет из Парижа в Варшаву* на приз Помери*. Дамы в корзинных шляпах с
зонтиками и гимназисты старших классов встретили "победителя воздуха"
восторженными истериками. "Победитель воздуха", несмотря на перенесенные
испытания, чувствовал себя довольно бодро и охотно пил шампанское*.
Жизнь била ключом. "Уродонал Шателена", как вещали гигантские объяв-
ления, мгновенно придавал почкам их первоначальную свежесть и непорочную
чистоту. Во всех газетах ежедневно печатался бодрящий призыв анонимного
варшавского благодетеля:
Измученные гонореей!
Выслушайте меня!
Измученные читатели жадно внимали словам благодетеля, спешно выписы-
вали патентованное средство и получали хроническую форму болезни.
На Александровском вокзале в Москве толпа курсисток, носильщиков и
членов общества "Свободной эстетики" встречала вернувшегося из Полинезии
поэта К. Д. Бальмонта*. Толстощекая барышня первая кинула в трубадура с
козлиной бородкой мокрую розу. Поэта осыпали цветами весны - ландышами.
Началась первая приветственная речь.
- Дорогой Константин, семь лет ты не был в Москве...
После речей к трубадуру прорвался освирепевший почитатель и, переда-
вая букет поэту, сказал вытверженный наизусть экспромт:
Из-за туч
Солнца луч
Гений твой.
Ты могуч,
Ты певуч,
Ты живой.
Вечером в обществе "Свободной эстетики" торжество чествования поэта
было омрачено выступлением неофутуриста Маяковского, допытывавшегося у
прославленного барда, "не удивляет ли его то, что все приветствия исхо-
дят от лиц, ему близко знакомых"*. Шиканье и свистки покрыли речь неофу-
туриста.
Двадцатый век расцветал.
Два молодых человека - двадцатилетний барон Гейсмар и сын видного чи-
новника министерства иностранных дел Долматов - познакомились в иллюзио-
не с женой прапорщика запаса Марианной Тиме и убили ее, чтобы ограбить*.
В синематографах, на морщинистых экранах, шла сильная драма в 3 час-
тях из русской жизни "Княгиня Бутырская"*, хроника мировых событий "Эк-
лер-журнал"* и комическая "Талантливый полицейский" с участием Поксона*
(гомерический хохот).
Из Спасских ворот Кремля выходил на Красную площадь крестный ход, и
протодиакон Розов, десятипудовый верзила*, читал устрашающим голосом вы-
сочайший манифест.
В старгородской газете "Ведомости градоначальства" появился ликующий
стишок, принадлежащий перу местного цензора Плаксина:
Скажи, дорогая мамаша,
Какой нынче праздник у нас,
В блестящем мундире папаша,
Не ходит брат Митенька в класс?
Брат Митенька не ходил в класс по случаю трехсотлетия дома Романо-
вых*. И папаши - действительно в блестящих мундирах и просторных треу-
голках - катили на пролетках к стрельбищному полю, на котором назначен
был парад частей гарнизона, кадетского корпуса и казенных гимназий.
На джутовой фабрике и в железнодорожных мастерских рабочим раздавали
билеты на романовские гуляния в саду трезвости, а вечером несколько
штатских выхватили из толпы гуляющих двух рабочих и отвезли на извозчи-
ках в жандармское управление. Это не сделало никакого шума, гулянье про-
должалось, и еще далеко за полночь в темном небе блистал, сокращался и,
раздуваемый
В это самое время рабочий Мнухин, держа в руке картуз и чувствуя себя
несвободно, стоял перед столом жандармского ротмистра Аугуста. Ротмистр
был краток:
- Прокламации тебе кто дал?
- Никто не давал.
- А они откуда ж взялись?
- Не знаю.
И два стражника увели Мнухина через весь город, мимо канатного депо,
водопроводной башни, кладбища, через пустыри - в тюрьму. Мнухин шел ши-
роким шагом, изредка любопытно поглядывая на кувыркавшийся фейерверк,
который был виден всю дорогу. Когда стражники, сдав арестованного, возв-
ращались назад, фейерверка уже не было, и в полной темноте сквернослови-
ла загулявшая бабенка.*
В эту же ночь Ипполит Матвеевич, от которого еще пахло духами, пере-
варивал торжественный ужин, сидя на балконе своего особняка. Ему было
только 38 лет. Тело он имел чистое, полное и доброкачественное. Зубы все
были на месте. В голове, как ребенок во чреве матери, мягко шевелился
свежий армянский анекдот. Жизнь казалась ему прекрасной. Теща была по-
беждена, денег было много, на будущий год он замышлял новое путешествие
за границу.
Но не знал Ипполит Матвеевич, что через год, в мае, умрет его жена, а
в июле возникнет война с Германией. Он считал, что к пятидесяти годам
будет губернским предводителем, не зная того, что в 18-м году его выго-