- Товарищи! - сказал Гаврилин. - Торжественный митинг по случаю отк-
рытия старгородского трамвая позвольте считать открытым!
Медные трубы задвигались, вздохнули и три раза подряд сыграли "Интер-
национал".
- Слово для доклада предоставляется товарищу Гаврилину! - крикнул
Гаврилин.
Принц Датский-Маховик и московский гость, не сговариваясь, записали в
свои записные книжки: "Торжественный митинг открылся докладом председа-
теля Старкомхоза тов. Гаврилина. Толпа обратилась в слух..."
Оба корреспондента были людьми совершенно различными. Московский
гость был холост и юн. Принц Маховик, обремененный большой семьей, давно
перевалил за четвертый десяток. Один всегда жил в Москве, другой никогда
в Москве не был. Москвич любил пиво, Маховик Датский, кроме водки, ниче-
го в рот не брал. Но эта разность в характерах, возрасте, привычках и
воспитании ничему не мешала. Впечатления у обоих журналистов отливались
в одни и те же затертые, подержанные, вывалянные в пыли фразы. Карандаши
их зачиркали, и в книжках появилась новая запись: "В день праздника ули-
цы Старгорода стали как будто шире..."
Гаврилин начал свою речь хорошо и просто:
- Трамвай построить, - сказал он, - это не ешака купить.
В толпе внезапно послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил
эту фразу. Все заржали. Ободренный приемом, Гаврилин, сам не понимая по-
чему, вдруг заговорил о международном положении*. Он несколько раз пы-
тался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал,
что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, по-
лучались какие-то международные. После Чемберлена, которому Гаврилин
уделил полчаса, на международную арену вышел американский сенатор Бора*.
Толпа обмякла. Корреспонденты враз записали: "В образных выражениях ора-
тор обрисовал международное положение нашего Союза..." Распалившийся
Гаврилин нехорошо отозвался о румынских боярах и перешел на Муссолини*.
И только к концу речи он поборол свою вторую международную натуру и за-
говорил хорошими деловыми словами:
- И я так думаю, товарищи, что этот трамвай, который сейчас выйдет из
депа, благодаря кого он выпущен? Конечно, товарищи, благодаря вот вас,
благодаря всех рабочих, которые действительно поработали не за страх, а,
товарищи, за совесть. А еще, товарищи, благодаря честного советского
специалиста, главного инженера Треухова. Ему тоже спасибо!..
Стали искать Треухова, но не нашли. Представитель Маслоцентра, кото-
рого давно уже жгло, протиснулся к перилам трибуны, взмахнул рукой и
громко заговорил о международном положении. По окончании его речи оба
корреспондента, прислушиваясь к жиденьким хлопкам, быстро записали:
"Шумные аплодисменты, переходящие в овацию". Потом подумали над тем, что
"переходящие в овацию" будет, пожалуй, слишком сильно. Москвич решился и
овацию вычеркнул. Маховик вздохнул и оставил.
Солнце быстро катилось по наклонной плоскости. С трибуны произноси-
лись приветствия. Оркестр поминутно играл туш. Светло засинел вечер, а
митинг все продолжался. И говорившие и слушавшие давно уже чувствовали,
что произошло что-то неладное, что митинг затянулся, что нужно как можно
скорее перейти к пуску трамвая. Но все так привыкли говорить, что не
могли остановиться.
Наконец нашли Треухова. Он был испачкан и, прежде чем пойти на трибу-
ну, долго мыл в конторе лицо и руки.
- Слово предоставляется главному инженеру, товарищу Треухову! - ра-
достно возвестил Гаврилин. - Ну, говори, а то я совсем не то говорил, -
добавил он шепотом.
Треухов хотел сказать многое. И про субботники, и про тяжелую работу,
обо всем, что сделано и что можно сделать. А сделать можно много: можно
освободить город от заразного привозного рынка, построить крытые стек-
лянные корпуса, можно построить постоянный мост, вместо ежегодно снося-
щегося ледоходом, можно, наконец, осуществить проект постройки огромной
мясохладобойни.
Треухов открыл рот и, запинаясь, заговорил:
- Товарищи! Международное положение нашего государства...
И дальше замямлил такие прописные истины, что толпа, слушавшая уже
шестую международную речь, похолодела.
Только окончив, Треухов понял, что и он ни слова не сказал о трамвае.
"Вот обидно, - подумал он, - абсолютно мы не умеем говорить, абсолют-
но".
И ему вспомнилась речь французского коммуниста, которую он слышал на
собрании в Москве. Француз говорил о буржуазной прессе. "Эти акробаты
пера, - восклицал он, - эти виртуозы фарса, эти шакалы ротационных ма-
шин..." Первую часть речи француз произносил в тоне la, вторую часть - в
тоне do и последнюю, патетическую, - в тоне mi. Жесты его были умеренны
и красивы.
"А мы только муть разводим, - решил Треухов, - лучше б совсем не го-
ворили".
Было уже совсем темно, когда председатель губисполкома разрезал нож-
ницами красную ленточку, запиравшую выход из депо. Рабочие и представи-
тели общественных организаций с гомоном стали рассаживаться по вагонам.
Ударили тоненькие звоночки, и первый вагон трамвая, которым управлял сам
Треухов, выкатился из депо под оглушительные крики толпы и стоны оркест-
ра. Освещенные вагоны казались еще ослепительнее, чем днем. Все десять
вагонов плыли цугом по Гусищу; пройдя под железнодорожным мостом, легко
поднялись в город и свернули на Большую Пушкинскую. Во втором вагоне
ехал оркестр и, выставив трубы из окон, играл марш Буденного*.
Гаврилин, в кондукторской форменной тужурке, с cумкой через плечо,
прыгая из вагона в вагон, нежно улыбался, давал некстати звонки и вручал
пассажирам пригласительные билеты на "Торжественный вечер, имеющий быть
1-го мая в 9 ч. вечера в клубе коммунальников по следующей программе: 1)
Доклад тов. Мосина, 2) Вручение грамоты союзом коммунальников и 3) Нео-
фициальная Часть: большой концерт и семейный ужин с буфетом".
На площадке последнего вагона стоял неизвестно как попавший в число
почетных гостей Виктор Михайлович. Он принюхивался к мотору. К крайнему
удивлению Полесова, мотор выглядел отлично и, как видно, работал исправ-
но. Стекла не дребезжали. Осмотрев их подробно, Виктор Михайлович убе-
дился, что они все-таки на резине. Он уже сделал несколько замечаний ва-
гоновожатому и считался среди публики знатоком трамвайного дела на Запа-
де.
- А воздушный тормоз работает неважно, - заявил Полесов, с торжеством
поглядывая на пассажиров, - не всасывает.
- Тебя не спросили, - ответил вагоновожатый, - авось без тебя засо-