разбегались стрелочные фонари, похожие на топорики. Валил дым. Паровоз,
отдуваясь, выпустил белоснежные бакенбарды. На поворотном кругу стоял
крик. Деповцы загоняли паровоз в стойло.
От резкого торможения хрустнули поездные суставы. Все завизжало, и
Ипполиту Матвеевичу показалось, что он попал в царство зубной боли. По-
езд причалил к асфальтовому перрону.
Это была Москва. Это был Рязанский вокзал - самый свежий и новый из
всех московских вокзалов*.
Ни на одном из восьми остальных московских вокзалов нет таких обшир-
ных и высоких зал, как на Рязанском. Весь Ярославский вокзал, с его
псевдорусскими гребешками* и геральдическими курочками, легко может по-
меститься в его большом зале для ожидания.
Московские вокзалы - ворота города. Ежедневно эти ворота впускают и
выпускают тридцать тысяч пассажиров. Через Александровский вокзал входит
в Москву иностранец на каучуковых подошвах, в костюме для гольфа - шаро-
вары и толстые шерстяные чулки наружу. С Курского попадает в Москву кав-
казец в коричневой бараньей шапке с вентиляционными дырочками и рослый
волгарь в пеньковой бороде. С Октябрьского* выскакивает полуответствен-
ный работник с портфелем из дивной свиной кожи. Он приехал из Ленинграда
по делам увязки, согласования и конкретного охвата. Представители Киева
и Одессы проникают в столицу через Брянский вокзал. Уже на станции Тихо-
нова Пустынь киевляне начинают презрительно улыбаться. Им великолепно
известно, что Крещатик - наилучшая улица на земле. Одесситы тащат с со-
бой тяжелые корзины и плоские коробки с копченой скумбрией. Им тоже из-
вестна лучшая улица на земле. Но это не Крещатик - это улица Лассаля,
бывшая Дерибасовская. Из Саратова, Аткарска, Тамбова, Ртищева и Козлова
в Москву приезжают с Павелецкого вокзала. Самое незначительное число лю-
дей прибывает в Москву через Савеловский вокзал. Это - башмачники из
Талдома, жители города Дмитрова, рабочие Яхромской мануфактуры или уны-
лый дачник, живущий зимою и летом на станции Хлебниково. Ехать здесь в
Москву недолго. Самое большое расстояние по этой линии - сто тридцать
верст. Но с Ярославского вокзала попадают в столицу люди, приехавшие из
Владивостока, Хабаровска и Читы - из городов дальних и больших.
Самые диковинные пассажиры - на Рязанском вокзале. Это узбеки в белых
кисейных чалмах и цветочных халатах, краснобородые таджики, туркмены,
хивинцы и бухарцы, над республиками которых сияет вечное солнце.
Концессионеры с трудом пробились к выходу и очутились на Каланчевской
площади. Справа от них были геральдические курочки Ярославского вокза-
ла*. Прямо против них - тускло поблескивал Октябрьский вокзал, выкрашен-
ный масляной краской в два цвета. Часы на нем показывали пять минут
одиннадцатого. На часах Ярославского вокзала было ровно десять. А пос-
мотрев на темно-синий, украшенный знаками зодиака, циферблат Рязанского
вокзала, путешественники заметили, что часы показывали без пяти десять.
- Очень удобно для свиданий! - сказал Остап. - Всегда есть десять ми-
нут форы.
- Мы куда теперь? В гостиницу? - спросил Воробьянинов, сходя с вок-
зальной паперти и трусливо озираясь.
- Здесь в гостиницах, - сообщил Остап, - живут только граждане, при-
езжающие по командировкам, а мы, дорогой товарищ, частники. Мы не любим
накладных расходов.
Остап подошел к извозчику, молча уселся и широким жестом пригласил
Ипполита Матвеевича.
- На Сивцев Вражек! - сказал он. - Восемь гривен.
Извозчик обомлел. Завязался нудный спор, в котором часто упоминались
цены на овес и ключ от квартиры, где деньги лежат.
Наконец извозчик издал губами звук поцелуя, проехали под мостом, и
перед путниками развернулась величественная панорама столичного города.
Подле реставрированных тщанием Главнауки* Красных ворот расположились
заляпанные известкой маляры со своими саженными кистями, плотники с пи-
лами, штукатуры и каменщики. Они плотно облепили угол Садово-Спасской.
- Запасный дворец, - заметил Ипполит Матвеевич, глядя на длинное бе-
лое с зеленым здание по Новой Басманной.
- Работал я и в этом дворце, - сказал Остап, - он, кстати, не дворец,
а НКПС*. Там служащие, вероятно, до сих пор носят эмалевые нагрудные
знаки, которые я изобрел и распространял. А вот и Мясницкая. Замеча-
тельная улица. Здесь можно подохнуть с голоду. Не будете же вы есть на
первое шарикоподшипники, а на второе мельничные жернова*. Тут ничем дру-
гим не торгуют.
- Тут и раньше так было. Хорошо помню. Я заказывал на Мясницкой гро-
моотвод для своего старгородского дома.
Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился*.
- Куда мы, однако, едем? - спросил он.
- К хорошим людям, - ответил Остап, - в Москве их масса. И все мои
знакомые.
- И мы у них остановимся?
- Это общежитие. Если не у одного, то у другого место всегда найдет-
ся.
В сквере против Большого театра уже торчала пальмочка, объявляя, всем
гражданам, что лето уже наступило и что желающие дышать свежим воздухом
должны немедленно уехать не менее чем за две тысячи верст.
В академических театрах была еще зима. Зимний сезон был в разгаре. На
афишных тумбах были налеплены афиши о первом представлении оперы "Любовь
к трем апельсинам"*, о последнем концерте перед отъездом за границу зна-
менитого тенора Дмитрия Смирнова* и о всемирно известном капитане с его
шестьюдесятью крокодилами в первом Госцирке.
В Охотном ряду было смятение. Врассыпную, с лотками на головах, бежа-
ли, как гуси, беспатентные лоточники. За ними лениво трусил милиционер.
Беспризорные сидели возле асфальтового чана и с наслаждением вдыхали за-
пах кипящей смолы.
На углу Охотного и Тверской беготня экипажей, как механических, так и
приводимых в движение конной тягой, была особенно бурной. Дворники поли-
вали мостовые и тротуары из тонких, как краковская колбаса, шлангов. Со
стороны Моховой выехал ломовик, груженный фанерными ящиками с папиросами
"Наша марка".
- Уважаемый! - крикнул он дворнику. - Искупай лошадь!
Дворник любезно согласился и перевел струю на рыжего битюга. Битюг
нехотя остановился и, плотно упершись передними ногами, позволил себя
купать. Из рыжего он превратился в черного и сделался похожим на памят-
ник некой лошади. Движение конных и механических экипажей остановилось.
Купающийся битюг стоял на самом неудобном месте. По всей Тверской, Охот-
ному ряду. Моховой и даже Театральной площади машины переменяли скорость