бы СТО уже решительно повернуло в сторону войны*.
- Вы как знаете, - сказал Дядьев, - а я все свободные средства бросаю
на закупку предметов первой необходимости.
- А ваши дела с мануфактурой?
- Мануфактура само собой, а мука и сахар своим порядком. Так что со-
ветую и вам. Советую настоятельно.
Полесов усмехался.
- Как же большевики будут воевать? Чем? Сормовские заводы делают не
танки, а барахло*! Чем они будут воевать? Старыми винтовками? А воздуш-
ный флот? Мне один видный коммунист говорил, что у них, ну как вы думае-
те, сколько аэропланов?
- Штук двести?
- Двести? Не двести, а тридцать два! А у Франции восемьдесят тысяч
боевых самолетов.
- Да-а... Довели большевички до ручки...
Разошлись за полночь.
Губернатор пошел провожать городского голову. Оба шли преувеличенно
ровно.
- Губернатор! - говорил Чарушников. - Какой же ты губернатор, когда
ты не генерал?
- Я штатским генералом буду, а тебе завидно? Когда захочу, посажу те-
бя в тюремный замок. Насидишься у меня.
- Меня нельзя посадить. Я баллотированный, облеченный доверием.
- За баллотированного двух небаллотированных дают.
- Па-апрашу со мной не острить! - закричал вдруг Чарушников на всю
улицу.
- Что же ты, дурак, кричишь? - спросил губернатор. - Хочешь в милиции
ночевать?
- Мне нельзя в милиции ночевать, - ответил городской голова, - я со-
ветский служащий...
Сияла звезда. Ночь была волшебна. На Второй Советской продолжался
спор губернатора с городским головой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Глава XXII. От Севильи до Гренады*
Позвольте, а где же отец Федор? Где стриженый священник церкви Фрола
и Лавра? Он, кажется, собирался пойти на Виноградную улицу, в дом №34, к
гражданину Брунсу? Где же этот кладоискатель в образе ангела и заклятый
враг Ипполита Матвеевича Воробьянинова, дежурящего ныне в темном коридо-
ре у несгораемого шкафа?
Исчез отец Федор. Завертела его нелегкая. Говорят, что видели его на
станции Попасная, Донецких дорог. Бежал он по перрону с чайником кипят-
ку. Взалкал отец Федор. Захотелось ему богатства. Понесло его по России,
за гарнитуром генеральши Поповой, в котором, надо признаться, ни черта
нет.
Едет отец по России. Только письма жене пишет.
Письмо
отца Федора, писанное им в Харькове, на вокзале, своей жене, в уезд-
ный
город N
Голубушка моя, Катерина Александровна!
Весьма пред тобою виноват. Бросил тебя, бедную, одну в такое время.
Должен тебе все рассказать. Ты меня поймешь и, можно надеяться, сог-
ласишься.
Ни в какие живоцерковцы я, конечно, не пошел и идти не думал, и Боже
меня от этого упаси.
Теперь читай внимательно. Мы скоро заживем иначе. Помнишь, я тебе го-
ворил про свечной заводик. Будет он у нас, и еще кое-что, может быть,
будет. И не придется уже тебе самой обеды варить, да еще столовников
держать. В Самару поедем и наймем прислугу.
Тут дело такое, но ты его держи в большом секрете, никому, даже Марье
Ивановне, не говори. Я ищу клад. Помнишь покойную Клавдию Ивановну Пету-
хову, воробьяниновскую тещу? Перед смертью Клавдия Ивановна открылась
мне, что в ее доме, в Старгороде, в одном из гостиных стульев (их всего
двенадцать) запрятаны ее бриллианты. Ты, Катенька, не подумай, что я вор
какой-нибудь. Эти бриллианты она завещала мне и велела их стеречь от Ип-
полита Матвеевича, ее давнишнего мучителя.
Вот почему я тебя, бедную, бросил так неожиданно.
Ты уж меня не виновать.
Приехал я в Старгород, и, представь себе, этот старый женолюб тоже
там очутился. Узнал как-то. Видно, старуху перед смертью пытал. Ужасный
человек! И с ним ездит какой-то уголовный преступник, нанял себе банди-
та. Они на меня прямо набросились, сжить со свету хотели. Да я не такой,
мне пальца в рот не клади, не дался.
Сперва я попал на ложный путь. Один стул только нашел в воробьяни-
новском доме (там ныне богоугодное заведение), несу я мою мебель к себе
в номера "Сорбонна" и вдруг из-за угла с рыканьем человек на меня лезет,
как лев, набросился и схватился за стул. Чуть до драки не дошло. Осра-
мить меня хотели. Потом я пригляделся - смотрю - Воробьянинов. Побрился,
представь себе, и голову оголил, аферист, позорится на старости лет.
Разломали мы стул - ничего там нету. Это потом я понял, что на ложный
путь попал. А в то время очень огорчался.
Стало мне обидно, и я этому развратнику всю правду в лицо выложил.
- Какой, - говорю, - срам на старости лет. Какая, - говорю, - дикость
в России теперь настала. Чтобы предводитель дворянства на священнослужи-
теля, аки лев, бросался и за беспартийность упрекал. Вы, - говорю, -
низкий человек, мучитель Клавдии Ивановны и охотник за чужим добром, ко-
торое теперь государственное, а не его.
Стыдно ему стало, и он ушел от меня прочь - в публичный дом, должно
быть.
А я пошел к себе в номера "Сорбонна" и стал обдумывать дальнейший
план. И сообразил я то, что дураку этому бритому никогда бы в голову и
не пришло. Я решил найти человека, который распределял реквизированную
мебель. Представь себе, Катенька, недаром я на юридическом факультете
обучался - пошло на пользу. Нашел я этого человека. На другой же день
нашел. Варфоломеич - очень порядочный старичок. Живет себе со старухой
бабушкой - тяжелым трудом хлеб добывает. Он мне все документы дал. Приш-
лось, правда, вознаградить за такую услугу. Остался без денег (но об