Аукционист пел голосом, не допускающим возражения.
Смех в зале усилился.
И они ушли. Мало кто уходил из аукционного зала с таким горьким
чувством. Первым шел Воробьянинов. Согнув прямые костистые плечи, в уко-
ротившемся пиджачке и глупых баронских сапогах, он шел, как журавль,
чувствуя за собой теплый дружественный взгляд великого комбинатора.
Концессионеры остановились в комнате, соседней с аукционным залом.
Теперь они могли смотреть на торжище только через стеклянную дверь. Путь
тут был уже прегражден. Остап дружественно молчал.
- Возмутительные порядки, - трусливо забормотал Ипполит Матвеевич, -
форменное безобразие! В милицию на них нужно жаловаться.
Остап молчал.
- Нет, действительно, это ч-черт знает что такое! - продолжал горя-
читься Воробьянинов. - Дерут с трудящихся втридорога. Ей-Богу!.. За ка-
кие-то подержанные десять стульев двести тридцать рублей. С ума сойти...
- Да, - деревянно сказал Остап.
- Правда? - переспросил Воробьянинов. - С ума сойти можно!..
- Можно.
Остап подошел к Воробьянинову вплотную и, оглянувшись по сторонам,
дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза
удар в бок.
- Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех
стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду!
Вот тебе бес в ребро!
Ипполит Матвеевич за все время экзекуции не издал ни звука.
Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с от-
цом, только отец слишком оживленно трясет головой.
- Ну, теперь пошел вон!
Остап повернулся спиной к директору предприятия и стал смотреть в
аукционный зал. Через минуту он повернулся. Ипполит Матвеевич все еще
стоял позади, сложив руки по швам.
- Ах, вы еще здесь, душа общества? Пошел! Ну?
- Това-арищ Бендер, - взмолился Воробьянинов. - Това-арищ Бендер!
- Иди! Иди! И к Иванопуло не приходи! Выгоню!
- Това-арищ Бендер!
Остап больше не оборачивался. В зале произошло нечто, так сильно за-
интересовавшее Бендера, что он приотворил дверь и стал прислушиваться.
- Все пропало! - пробормотал он.
- Что пропало? - угодливо спросил Воробьянинов.
- Стулья отдельно продают, вот что. Может быть, желаете приобрести?
Пожалуйста. Я вас не держу. Только сомневаюсь, чтобы вас пустили. Да и
денег у вас, кажется, не густо.
В это время в аукционном зале происходило следующее: аукционист, по-
чувствовавший, что выколотить из публики двести рублей сразу не удастся
(слишком крупная сумма для мелюзги, оставшейся в зале), решил выколотить
эти двести рублей по кускам. Стулья снова поступили в торг, но уже по
частям.
- Четыре стула из дворца. Ореховые. Мягкие. Работы Гамбса. Тридцать
рублей. Кто больше?
К Остапу быстро вернулись вся его решительность и хладнокровие.
- Ну, вы, дамский любимец, стойте здесь и никуда не выходите. Я через
пять минут приду. А вы тут смотрите, кто и что. Чтоб ни один стул не
ушел.
В голове Бендера созрел план, единственно возможный при таких тяжелых
условиях, в которых они очутились.
Он выбежал на Петровку и направился к ближайшему асфальтовому чану.
Еще саженей за десять он увидел молодого человека, расставлявшего трено-
гу фотографического аппарата. В котле сидели беспризорные. Как только
они увидели, что их тесную группу собираются сфотографировать, они стали
защищаться. В фотохроникера полетели куски смолы. Он отскочил, таща за
собой похожую на жертвенник треногу с клап-камерой*. Переправившись на
другой тротуар, фотограф сделал попытку снять беспризорных издалека.
Тогда юные оборвыши покинули котел и набросились на врага. Испуганный за
целость своего аппарата, фотограф спасся Петровскими линиями.
Из гущи собравшейся толпы лениво вышел фотокорреспондент конкурирую-
щего журнала. Беспризорные смотрели на него безо всякой приязни, но тол-
па волновала фотографа, как тореадора волнуют взгляды красавиц. К тому
же он был тонкий психолог. Он подошел к детям, дал на всю компанию пол-
тинник, и уже через минуту беспризорные чинно сидели в котле, а фотограф
общелкивал их со всех сторон.
- Мерси, - сказал он по привычке, - готово.
Его проводил одобрительный смех расходившейся публики.
Тогда в деловой разговор с беспризорными вступил Остап.
Он, как и обещал, вернулся к Ипполиту Матвеевичу через пять минут.
Беспризорные стояли наготове у входа в аукцион.
- Продают, продают, - зашептал Ипполит Матвеевич, - четыре и два уже
продали.
- Это вы удружили, - сказал Остап, - радуйтесь. В руках все было, по-
нимаете, в руках. Можете вы это понять?
В зале раздавался скрипучий голос, дарованный природой одним только
аукционистам, крупье и стекольщикам.
- С полтиной, налево. Три. Еще один стул из дворца. Ореховый. В пол-
ной исправности... С полтиной - прямо. Раз - с полтиной прямо.
Три стула были проданы поодиночке. Аукционист объявил к продаже пос-
ледний стул. Злость душила Остапа. Он снова набросился на Воробьянинова.
Оскорбительные замечания его были полны горечи. Кто знает, до чего дошел
бы Остап в своих сатирических упражнениях, если б его не прервал быстро
подошедший мужчина в костюме лодзинских коричневатых цветов*. Он разма-
хивал пухлыми руками, наклонялся, прыгал и отскакивал, словно играл в
теннис.
- А скажите, - поспешно спросил он Остапа, - здесь в самом деле аук-
цион? Да? Аукцион? И здесь в самом деле продаются вещи? Замечательно!
Незнакомец отпрыгнул, и лицо его озарилось множеством улыбок.
- Вот здесь действительно продают вещи? И в самом деле можно дешево
купить? Высокий класс! Очень, очень! Ах!..
Незнакомец, виляя толстенькими бедрами, пронесся в зал мимо ошелом-
ленных концессионеров и так быстро купил последний стул, что Воробьяни-
нов только крякнул. Незнакомец с квитанцией в руках подбежал к прилавку
выдачи.
- А скажите, стул можно сейчас взять? Замечательно!.. Ах!.. Ах!..
Беспрерывно блея и все время находясь в движении, незнакомец погрузил