ки. Забрали инструмент, да еще подали в суд и описали мебель*. У меня
ничего нельзя описать. Эта мебель - орудие производства*. И стул тоже
орудие производства.
Ипполит Матвеевич начал кое-что соображать.
- Отпустите стул! - завизжал вдруг Авессалом Владимирович. - Слышите?
Вы! Бюрократ!
Ипполит Матвеевич покорно отпустил стул и пролепетал:
- Простите, недоразумение, служба такая.
Тут Изнуренков страшно развеселился. Он забегал по комнате и запел:
"А поутру она вновь улыбалась перед окошком своим, как всегда"*. Он не
знал, что делать со своими руками. Они у него летали. Он начал завязы-
вать галстук и, не довязав, бросил, потом схватил газету и, ничего в ней
не прочитав, кинул на пол.
- Так вы не возьмете сегодня мебель?.. Хорошо!.. Ах! Ах!
Ипполит Матвеевич, пользуясь благоприятно сложившимися обстоя-
тельствами, двинулся к двери.
- Подождите! - крикнул вдруг Изнуренков. - Вы когда-нибудь видели та-
кого кота? Скажите, он в самом деле пушист до чрезвычайности?
Котик очутился в дрожащих руках Ипполита Матвеевича.
- Высокий класс!.. - бормотал Авессалом Владимирович, не зная, что
делать с излишком своей энергии. - Ах!.. Ах!..
Он кинулся к окну, всплеснул руками и стал часто и мелко кланяться
двум девушкам, глядевшим на него из окна противоположного дома. Он топ-
тался на месте и расточал томные ахи.
- Девушки из предместий! Лучший плод!.. Высокий класс!.. Ах!.. А по
утру она вновь улыбалась перед окошком своим, как всегда.
- Так я пойду, гражданин, - глупо сказал главный директор концессии.
- Подождите, подождите! - заволновался вдруг Изнуренков. - Одну мину-
точку!.. Ах!.. А котик? Правда он пушист до чрезвычайности?.. Подожди-
те!.. Я сейчас!..
Он смущенно порылся во всех карманах, убежал, вернулся, ахнул, выгля-
нул из окна, снова убежал и снова вернулся.
- Простите, душечка, - сказал он Воробьянинову, который в продолжение
всех этих манипуляций стоял, сложив руки по-солдатски.
С этими словами он дал предводителю полтинник.
- Нет, нет, не отказывайтесь, пожалуйста. Всякий труд должен быть оп-
лачен.
- Премного благодарен, - сказал Ипполит Матвеевич, удивляясь своей
изворотливости.
- Спасибо, дорогой, спасибо, душечка!..
Идя по коридору, Ипполит Матвеевич слышал доносившиеся из комнаты Из-
нуренкова блеяние, визг, пение и страстные крики.
На улице Воробьянинов вспомнил про Остапа и задрожал от страха.
Эрнест Павлович Щукин бродил по пустой квартире, любезно уступленной
ему на лето приятелем, и решал вопрос: принять ванну или не принимать.
Трехкомнатная квартира помещалась под самой крышей девятиэтажного до-
ма. В квартире, кроме письменного стола и воробьяниновского стула, было
только трюмо. Солнце отражалось в зеркале и резало глаза. Инженер прилег
на письменный стол, но сейчас же вскочил. Все было раскалено.
- Пойду умоюсь, - решил он.
Он разделся, остыл, посмотрел на себя в зеркало и пошел в ванную ком-
нату. Прохлада схватила его. Он влез в ванну, облил себя водой из голу-
бой эмалированной кружки и щедро намылился. Он весь покрылся хлопьями
пены и стал похож на елочного деда.
- Хорошо! - сказал Эрнест Павлович.
Все было хорошо. Стало прохладно. Жены не было. Впереди была полная
свобода. Инженер присел и отвернул кран, чтобы смыть мыло. Кран захлеб-
нулся и стал медленно говорить что-то неразборчивое. Воды не было. Эр-
нест Павлович засунул скользкий мизинец в отверстие крана. Пролилась
тонкая струйка, но больше не было ничего.
Эрнест Павлович поморщился, вышел из ванны, поочередно вынимая ноги,
и пошел к кухонному крану, но там тоже ничего не удалось выдоить.
Эрнест Павлович зашлепал в комнаты и остановился перед зеркалом. Пена
щипала глаза, спина чесалась, мыльные хлопья падали на паркет. Прислу-
шавшись, не идет ли в ванной вода, Эрнест Павлович решил позвать дворни-
ка.
"Пусть хоть он воды принесет, - решил инженер, протирая глаза и мед-
ленно закипая, - а то черт знает что такое".
Он выглянул в окно. На самом дне дворовой шахты играли дети.
- Дворник! - закричал Эрнест Павлович. - Дворник!
Никто не отозвался.
Тогда Эрнест Павлович вспомнил, что дворник живет в парадном, под
лестницей. Он вступил на холодные плитки и, придерживая дверь рукой,
свесился вниз. На площадке была только одна квартира, и Эрнест Павлович
не боялся, что его могут увидеть в странном наряде из мыльных хлопьев.
- Дворник! - крикнул он вниз.
Слово грянуло и с шумом покатилось по ступенькам.
- Гу-гу! - ответила лестница.
- Дворник! Дворник!
- Гум-гум! Гум-гум!
Тут нетерпеливо перебиравший босыми ногами инженер поскользнулся и,
чтобы сохранить равновесие, выпустил из руки дверь. Стена задрожала.
Дверь прищелкнула медным язычком американского замка и затворилась. Эр-
нест Павлович, еще не поняв непоправимости случившегося, потянул дверную
ручку. Дверь не поддалась. Инженер ошеломленно подергал ее еще несколько
раз и прислушался с бьющимся сердцем. Была сумеречная церковная тишина.
Сквозь разноцветные стекла высоченного окна еле пробивался свет.
"Положение", - подумал Эрнест Павлович.
- Вот сволочь! - сказал он двери.
Внизу, как петарды, стали ухать и взрываться человеческие голоса. По-
том, как громкоговоритель, залаяла комнатная собачка. По лестнице толка-
ли вверх детскую колясочку.
Эрнест Павлович трусливо заходил по площадке.
- С ума можно сойти!
Ему показалось, что все это слишком дико, чтобы могло случиться на
самом деле. Он снова подошел к двери и прислушался. Он услышал какие-то
новые звуки. Сначала ему показалось, что в квартире кто-то ходит.
"Может быть, кто-нибудь пришел с черного хода?" - подумал он, хотя
знал, что дверь черного хода закрыта и в квартиру никто не может войти.
Однообразный шум продолжался. Инженер задержал дыхание. Тогда он ра-