мусор, нефтяные остатки, пробитые курятники, дохлая рыба, чья-то ужасная
шляпа. Может быть, это была шляпа отца Федора - утиный картузик, сорван-
ный с него ветром в Ростове? Кто знает? Конца пути не было видно. К бе-
регу не прибивало, а плыть против течения бывший предводитель дворянства
не имел ни сил, ни желания.
Его несло в открытое море приключений.
Глава XXVIII. Два визита
Подобно распеленутому малютке, который, не останавливаясь ни на се-
кунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит
головой величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выду-
вает изо рта пузыри, - Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечно-
го беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородоч-
ком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал
гимнастику на резиновых кольцах.
Он вел очень хлопотливую жизнь мелкого агента по страхованию от огня,
хотя агентом не был, - всюду появлялся и что-то предлагал, несясь по
улице, как испуганная курица, быстро говорил вслух, словно высчитывал
страховку каменного, крытого железом строения. Сущность его жизни и дея-
тельности заключалась в том, что он органически не мог заняться ка-
ким-нибудь делом, предметом или мыслью больше чем на минуту.
Если острота не нравилась и не вызывала мгновенного смеха, Изнуренков
не убеждал редактора, как другие, что острота хороша и требует для пол-
ной оценки лишь небольшого размышления. Он сейчас же предлагал новую
остроту.
- Что плохо - то плохо, - говорил он, - кончено.
В магазинах Авсессалом Владимирович производил такой сумбур, так
быстро появлялся и исчезал на глазах пораженных приказчиков, так экспан-
сивно покупал коробку шоколаду, что кассирша ожидала получить с него, по
крайней мере, рублей тридцать. Но Изнуренков, пританцовывая у кассы и
хватаясь за галстук, как будто его душили, бросал на стеклянную досочку
измятую трехрублевку и, благодарно блея, убегал.
Если бы этот человек мог остановить себя хотя бы на два часа, - прои-
зошли бы самые неожиданные вещи: может быть, Изнуренков присел к столу и
написал бы прекрасную повесть, а может быть, и заявление в кассу взаимо-
помощи о выдаче безвозвратной ссуды, или новый пункт к закону о пользо-
вании жилплощадью, или книгу "Уменье хорошо одеваться и вести себя в об-
ществе". Но сделать этого он не мог. Бешено работающие ноги уносили его,
из двигающихся рук карандаш вылетал, как стрела, мысли прыгали.
Изнуренков бегал по комнате, и печати на мебели тряслись, как серьги
у танцующей цыганки. На стуле сидела смешливая девушка из предместья.
- Ах, ах, - вскрикивал Авессалом Владимирович, - божественно, божест-
венно!.. "Царица голосом и взором свой пышный оживляет пир"*... Ах,
ах!.. Высокий класс!.. Вы - королева Марго.
Ничего этого не разобравшая королева из предместий с уважением смея-
лась.
- Ну, ешьте шоколад, ну, я вас прошу!.. Ах, ах!.. Очаровательно!..
Он поминутно целовал королеве руки, восторгался ее скромным туалетом,
совал ей кота и заискивающе спрашивал:
- Правда, он похож на попугая?.. Лев! Лев! Настоящий лев! Скажите, он
действительно пушист до чрезвычайности?.. А хвост! Хвост! Скажите, это
действительно большой хвост?.. Ах!
Потом кот полетел в угол, и Авессалом Владимирович, прижав руки к
пухлой молочной груди, стал с кем-то раскланиваться в окошко. Вдруг в
его бедовой голове щелкнул какой-то клапан, и он начал вызывающе острить
по поводу физических и душевных качеств своей гостьи.
- Скажите, а эта брошка действительно из стекла? Ах! Ах! Какой
блеск!.. Вы меня ослепили, честное слово!.. А скажите, Париж действи-
тельно большой город? Там действительно Эйфелева башня?.. Ах! Ах!.. Ка-
кие руки!.. Какой нос!.. Ах!..
Он не обнимал девушку. Ему было достаточно говорить комплименты. И он
говорил их без умолку. Поток их был прерван посещением Остапа.
Великий комбинатор вертел в руках клочок бумаги и сурово допрашивал:
- Изнуренков здесь живет? Это вы и есть?
Авессалом Владимирович тревожно вглядывался в каменное лицо посетите-
ля. В его глазах он старался прочесть, какие именно претензии будут сей-
час предъявлены: штраф ли это за разбитое при разговоре в трамвае стек-
ло, повестка ли в нарсуд за неплатеж квартирных денег или прием подписки
на журнал для слепых.
- Что же это, товарищ, - жестко сказал Бендер, - это совсем не дело -
прогонять казенного курьера.
- Какого курьера? - ужаснулся Изнуренков.
- Сами знаете какого. Сейчас мебель буду вывозить. Попрошу вас, граж-
данка, очистить стул.
Гражданка, над которой только что читали стихи самых лирических поэ-
тов, поднялась с места.
- Нет! Сидите! - закричал Изнуренков, закрывая стул своим телом. -
Они не имеют права!
- Насчет прав молчали бы, гражданин. Сознательным надо быть. Освобо-
дите мебель! Закон надо соблюдать!
С этими словами Остап схватил стул и потряс им в воздухе.
- Вывожу мебель! - решительно заявил Бендер.
- Нет, не вывозите!
- Как же не вывожу, - усмехнулся Остап, выходя со стулом в коридор.
Авессалом поцеловал у королевы руку и, наклонив голову, побежал за
строгим судьей. Тот уже спускался по лестнице.
- А я вам говорю, что не имеете права. По закону мебель может стоять
две недели, а она стояла только три дня! Может быть, я уплачу!
Изнуренков вился вокруг Остапа, как пчела. Таким манером оба очути-
лись на улице. Авессалом Владимирович бежал за стулом до самого угла.
Здесь он увидел воробьев, прыгавших вокруг навозной кучки. Он посмотрел
на них просветленными глазами, забормотал, всплеснул руками и, заливаясь
смехом, произнес:
- Высокий класс! Ах!.. Ах!..
Увлеченный разработкой темы, Изнуренков весело повернул назад и,
подскакивая, побежал домой. О стуле он вспомнил только дома, застав де-
вушку из предместий стоящей посреди комнаты.
Остап отвез стул на извозчике.
- Учитесь, - сказал он Ипполиту Матвеевичу. Стул взят голыми руками.
Даром. Вы понимаете?