шал - осталось неизвестным изобретение, и налог остался неуплаченным.
Рогатка применяется на улице.
Ставят ее весною на шумной улице, якобы для ограждения производящего-
ся ремонта тротуара. И мгновенно шумная улица делается пустынной. Прохо-
жие просачиваются в нужные им места по другим улицам. Им ежедневно при-
ходится делать лишний километр, но легкокрылая надежда их не покидает.
Лето проходит. Вянет лист*. А рогатка все стоит. Ремонт не сделан. И
улица пустынна*.
Перевернутыми садовыми скамейками преграждают входы в московские
скверы, которые по возмутительной небрежности строителей не снабжены
крепкими воротами.
О заградительных надписях можно было бы написать целую книгу, но это
в планы авторов сейчас не входит.
Надписи эти бывают двух родов: прямые и косвенные.
К прямым можно отнести: "Вход воспрещается", "Посторонним лицам вход
воспрещается" и "Хода нет". Такие надписи иной раз вывешиваются на две-
рях учреждений, особенно усиленно посещаемых публикой.
Косвенные надписи наиболее губительны. Они не запрещают вход, но ред-
кий смельчак рискнет все-таки воспользоваться правом входа. Вот они, эти
позорные надписи: "Без доклада не входить", "Приема нет", "Своим посеще-
нием ты мешаешь занятому человеку" и "Береги чужое время".
Там, где нельзя поставить барьера или рогатки, перевернуть скамейку
или вывесить заградительную надпись, - там протягиваются веревки. Протя-
гиваются они по вдохновению, в самых неожиданных местах. Если они протя-
нуты на высоте человеческой груди, дело ограничивается легким испугом и
несколько нервным смехом. Протянутая же на высоте лодыжки, веревка может
искалечить человека.
К черту двери! К черту очереди у театральных подъездов! Разрешите
войти без доклада! Разрешите выйти с футбольного поля с целым позвоноч-
ником! Умоляю снять рогатку, поставленную нерадивым управдомом у своей
развороченной панели! Вон перевернутые скамейки! Поставьте их на место!
В сквере приятно сидеть именно ночью. Воздух чист, и в голову лезут ум-
ные мысли!
Не об этом думала мадам Грицацуева, сидя на лестнице у запертой стек-
лянной двери в самой середине Дома Народов. Она думала о своей вдовьей
судьбе, изредка вздремывала и ждала утра. Из освещенного коридора, через
стеклянную дверь, на вдову лился желтый свет электрических плафонов. Пе-
пельный утренний свет проникал сквозь окна лестничной клетки.
Был тихий час, когда утро еще молодо и чисто. В этот час Грицацуева
услышала шаги в коридоре. Вдова живо поднялась и прилипла к стеклу. В
конце коридора сверкнул голубой жилет. Малиновые башмаки были запорошены
штукатуркой. Ветреный сын турецко-подданного, стряхивая с пиджака пылин-
ку, приближался к стеклянной двери.
- Суслик! - позвала вдова. - Су-у-услик!
Она дышала на стекло с невыразимой нежностью. Стекло затуманилось,
пошло радужными пятнами. В тумане и радугах сияли голубые и малиновые
призраки.
Остап не услышал кукования вдовы. Он почесывал спину и озабоченно
крутил головой. Еще секунда, и он пропал бы за поворотом.
Со стоном "товарищ Бендер" бедная супруга забарабанила по стеклу. Ве-
ликий комбинатор обернулся.
- А, - сказал он, видя, что отделен от вдовы закрытой дверью, - вы
тоже здесь?
- Здесь, здесь, - твердила вдова радостно.
- Обними же меня, моя радость, мы так долго не виделись, - пригласил
технический директор.
Вдова засуетилась. Она подскакивала за дверью, как чижик в клетке.
Притихшие за ночь юбки снова загремели. Остап раскрыл объятия.
- Что же ты не идешь, моя гвинейская курочка*. Твой тихоокеанский пе-
тушок так устал на заседании Малого Совнаркома*.
Вдова была лишена фантазии.
- Суслик, - сказала она в пятый раз. - Откройте мне дверь, товарищ
Бендер.
- Тише, девушка! Женщину украшает скромность. К чему эти прыжки?
Вдова мучилась.
- Ну, чего вы терзаетесь? - спрашивал Остап. - Что вам мешает жить?
- Сам уехал, а сам спрашивает!
И вдова заплакала.
- Утрите ваши глазки, гражданка. Каждая ваша слезинка - это молекула
в космосе.
- А я ждала, ждала, торговлю закрыла. За вами поехала, товарищ Бен-
дер...
- Ну, и как вам теперь живется на лестнице? Не дует?
Вдова стала медленно закипать, как большой монастырский самовар.
- Изменщик! - выговорила она, вздрогнув.
У Остапа было еще немного свободного времени. Он защелкал пальцами и,
ритмично покачиваясь, тихо пропел:
- Частица черта в нас заключена подчас! И сила женских чар родит в
груди пожар*!..
- Чтоб тебе лопнуть! - пожелала вдова по окончании танца. - Браслет
украл, мужнин подарок. А стуло зачем забрал?!
- Вы, кажется, переходите на личности? - заметил Остап холодно.
- Украл, украл! - твердила вдова.
- Вот что, девушка, зарубите на своем носике, что Остап Бендер никог-
да ничего не крал.
- А ситечко кто взял?
- Ах, ситечко! Из вашего неликвидного фонда? И это вы считаете кра-
жей? В таком случае наши взгляды на жизнь диаметрально противоположны.
- Унес, - куковала вдова.
- Значит, если молодой, здоровый человек позаимствовал у провинци-
альной бабушки ненужную ей, по слабости здоровья, кухонную принадлеж-
ность, то, значит, он вор? Так вас прикажете понимать?
- Вор, вор.
- В таком случае нам придется расстаться. Я согласен на развод.
Вдова кинулась на дверь. Стекла задрожали. Остап понял, что пора ухо-
дить.
- Обниматься некогда, - сказал он, - прощай, любимая! Мы разошлись,
как в море корабли*.
- Каррраул! - завопила вдова.
Но Остап уже был в конце коридора. Он встал на подоконник, тяжело