спрыгнул на влажную после ночного дождя землю и скрылся в блистающих
физкультурных садах.
На крики вдовы набрел проснувшийся сторож. Он выпустил узницу, приг-
розив штрафом.
Глава XXXI. Автор гаврилиады*
Когда мадам Грицацуева покидала негостеприимный стан канцелярий, к
Дому Народов уже стекались служащие самых скромных рангов: курьеры, вхо-
дящие и исходящие барышни*, сменные телефонистки, юные помощники счето-
водов и бронеподростки*.
Среди них двигался Никифор Ляпис, молодой человек с бараньей причес-
кой и неустрашимым взглядом. Невежды, упрямцы и первичные посетители
входили в Дом Народов с главного подъезда. Никифор Ляпис проник в здание
через амбулаторию. В Доме Народов он был своим человеком и знал кратчай-
шие пути к оазисам, где брызжут светлые ключи гонорара под широколист-
венной сенью ведомственных журналов*.
Прежде всего Никифор Ляпис пошел в буфет. Никелированная касса сыгра-
ла матчиш и выбросила три чека. Никифор съел варенец, вскрыв запечатан-
ный бумагой стакан, кремовое пирожное, похожее на клумбочку. Все это он
запил чаем. Потом Ляпис неторопливо стал обходить свои владения*.
Первый визит он сделал в редакцию ежемесячного охотничьего журнала
"Герасим и Муму". Товарища Наперникова еще не было, и Никифор Ляпис дви-
нулся в "Гигроскопический вестник", еженедельный рупор, посредством ко-
торого работники фармации общались с внешним миром.
- Доброе утро" - сказал Никифор. - Написал замечательные стихи.
- О чем? - спросил начальник литстранички. - На какую тему? Ведь вы
же знаете, Трубецкой*, что у нас журнал...
Начальник для более тонкого определения сущности "Гигроскопического
вестника" пошевелил пальцами.
Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки из белой рогожки*, отклонил
корпус назад и певуче сказал:
- "Баллада о гангрене".
- Это интересно, - заметила гигроскопическая персона, - давно пора в
популярной форме проводить идеи профилактики.
Ляпис немедленно задекламировал:
Страдал Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слег...*
Дальше тем же молодецким четырехстопным ямбом рассказывалось о Гаври-
ле, который по темноте своей не пошел вовремя в аптеку и погиб из-за то-
го, что не смазал ранку йодом.
- Вы делаете успехи, Трубецкой, - одобрил редактор, - но хотелось бы
еще больше... Вы понимаете?
Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав уплатить во
вторник.
В журнале "Будни морзиста" Ляписа встретили гостеприимно.
- Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны стихи. Только
быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни
потельработников* и вместе с тем, вы понимаете?..
- Вчера я именно задумался над бытом потельработников. И у меня выли-
лась такая поэма. Называется "Последнее письмо". Вот...
Служил Гаврила почтальоном,
Гаврила письма разносил...
История о Гавриле была заключена в семьдесят две строки. В конце сти-
хотворения письмоносец Гаврила, сраженный пулей фашиста, все же достав-
ляет письмо по адресу.
- Где же происходило дело? - спросили Ляписа.
Вопрос был законный. В СССР нет фашистов, а за границей нет Гаврил,
членов союза работников связи.
- В чем дело? - сказал Ляпис. - Дело происходит, конечно, у нас, а
фашист переодетый.
- Знаете, Трубецкой, напишите лучше нам о радиостанции*.
- А почему вы не хотите почтальона?
- Пусть полежит. Мы его берем условно.
Погрустневший Никифор Ляпис-Трубецкой пошел снова в "Герасим и Муму".
Наперников уже сидел за своей конторкой. На стене висел сильно увеличен-
ный портрет Тургенева в пенсне, болотных сапогах и двустволкой напере-
вес. Рядом с Наперниковым стоял конкурент Ляписа - стихотворец из приго-
рода.
Началась старая песня о Гавриле, но уже с охотничьим уклоном. Творе-
ние шло под названием - "Молитва браконьера".
Гаврила ждал в засаде зайца,
Гаврила зайца подстрелил.
- Очень хорошо! - сказал добрый Наперников. - Вы, Трубецкой, в этом
стихотворении превзошли самого Энтиха*. Только нужно кое-что исправить.
Первое - выкиньте с корнем "молитву".
- И зайца, - сказал конкурент.
- Почему же зайца? - удивился Наперников.
- Потому что не сезон.
- Слышите, Трубецкой, измените и зайца.
Поэма в преображенном виде носила название "Урок браконьеру", а зайцы
были заменены бекасами. Потом оказалось, что бекасов тоже не стреляют
летом. В окончательной форме стихи читались: "Гаврила ждал в засаде пти-
цу, Гаврила птицу подстрелил"... и так далее.
После завтрака в столовой Ляпис снова принялся за работу. Белые его
брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил в редакции и продавал мно-
голикого Гаврилу.
В "Кооперативную флейту" Гаврила был сдан под названием "Эолова флей-
та".
Служил Гаврила за прилавком,
Гаврила флейтой торговал...
Простаки из толстого журнала "Лес, как он есть" купили у Ляписа не-
большую поэму "На опушке". Начиналась она так: