хвостом и седеющей мордой.
- Гоу! - закричал Шаринов на лошадь. - Ну-о, штоб тебя...
Лошадь испугалась, повернулась и толкнула Ляписа крупом.
Золотоискатели были настолько поражены, что в страхе прижались к сте-
не. Шаринов потянул лошадь в свою комнату, из которой повыскакивало мно-
жество зеленоватых татарчат. Лошадь заупрямилась и ударила копытом.
Квадратик паркета выскочил из гнезда и, крутясь, полетел в раскрытое ок-
но.
- Фатыма! - закричал Шаринов страшным голосом. - Толкай сзади!
Со всего дома в комнату золотоискателей мчались жильцы. Ляпис вопил
не своим голосом. Ибрагим иронически насвистывал "Амброзию". Хунтов раз-
махивал списком действующих лиц. Лошадь тревожно косила глазами и не
шла.
- Гоу! - сказал Шаринов вяло. - О-о-о, ч-черт!..
Но тут золотоискатели опомнились и потребовали объяснений. Пришел уп-
равдом с дворником.
- Что вы делаете? - спросил управдом. - Где это видано? Как можно
вводить лошадь в жилую квартиру?
Шаринов вдруг рассердился.
- Какое тебе дело? Купил лошадь. Где поставить? Во дворе украдут!
- Сейчас же уведите лошадь! - истерически кричал управдом. - Если вам
нужна конина - покупайте в мусульманской мясной.
- В мясной дорого, - сказал Шаринов. - Гоу! Ты!.. Проклятая!.. Фаты-
ма!..
Лошадь двинулась задом и согласилась наконец идти туда, куда ее вели.
- Я вам этого не разрешаю, - говорил управдом, - вы ответите по суду.
Тем не менее злополучный Шаринов увел лошадь в свою комнату и, непре-
рывно тпрукая, привязал животное к оконной ручке. Через минуту пробежала
Фатыма с большой и легкой охапкой сена.
- Как же мы будем жить, когда рядом лошадь? Мы пишем оперу, нам это
неудобно! - завопил Ляпис.
- Не беспокойтесь, - сказал управдом, уходя, - работайте.
Золотоискатели, прислушиваясь к стуку копыт, снова засели за работу.
- Так как же мы назовем оперу? - спросил Ляпис.
- Предлагаю назвать "Железная роза".
- А роза тут при чем?
- Тогда можно иначе. Например, "Меч Уголино".
- Тоже несовременно.
- Как же назвать?
И они остановились на отличном интригующем названии - "Лучи смерти".
Под словами "акт первый" Хунтов недрогнувшей рукой написал: "Раннее ут-
ро. Сцена изображает московскую улицу, непрерывный поток автомобилей,
автобусов и трамваев. На перекрестке - Уголино в поддевке. С ним - Сфор-
ца..."
- Сфорца в пижаме, - вставил Ляпис.
- Не мешай, дурак! Пиши лучше стишки для ариозо Митина. На улице в
пижаме не ходят!
И Хунтов продолжал писать: "С ним - Сфорца в костюме комсомольца..."
Дальше писать не удалось. Управдом с двумя милиционерами стали выво-
дить лошадь из шариновской комнаты.
- Фатыма! - кричал Шаринов. - Держи, Фатыма!
Ляпис схватил со стола батон и трусливо шлепнул им по костлявому кру-
пу лошади.
- Тащи! - вопил управдом.
Лошадь крестила хвостом направо и налево. Милиционеры пыхтели. Фатима
с братьями-татарчатами обнимала худые колени лошади. Гражданин Шаринов
безнадежно кричал: "Гоу!"
Золотоискатели пришли на помощь представителям закона, и живописная
группа с шумом вывалилась в переднюю.
В опустевшей комнате пахло цирковой конюшней. Внезапный ветер сорвал
со стола оперные листочки и вместе с соломой закружил по комнате. Ариозо
товарища Митина взлетело под самый потолок. Хор капелланов и зачатки си-
цилийской пляски пританцовывали на подоконнике.
С лестницы доносились крик и брезгливое ржание. Золотоискатели, мили-
ционеры и представители домовой администрации напрягали последние силы.
Осилив упорное животное, соавторы собрали развеянные листочки и продол-
жали писать без помарок.
Глава XXXIII. В театре Колумба
Ипполит Матвеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел
на Остапа, глаза его приобретали голубой жандармский оттенок*.
В комнате Иванопуло было так жарко, что высохшие воробьяниновские
стулья потрескивали, как дрова в камине. Великий комбинатор отдыхал,
подложив под голову голубой жилет.
Ипполит Матвеевич смотрел в окно. Там, за окном, по кривым переулкам,
мимо крошечных московских садов, проносилась гербовая карета. В черном
ее лаке попеременно отражались кланяющиеся прохожие, кавалергард с мед-
ной головой, городские дамы и пухлые белые облачка. Громя мостовую под-
ковами, лошади пронесли карету мимо Ипполита Матвеевича. Он отвернулся с
разочарованием.
Карета несла на себе герб МКХ, предназначалась для перевозки мусора,
и ее дощатые стенки ничего не отражали. На козлах сидел бравый старик с
пушистой седой бородой. Если бы Ипполит Матвеевич знал, что кучер не кто
иной, как граф Алексей Буланов, знаменитый гусар-схимник, он, вероятно,
окликнул бы старика, чтобы поговорить о прелестных прошедших временах.
Но он не знал, кто проезжает перед ним в образе кучера, да и кучер вряд
ли захотел бы говорить с ним о прелестных временах. Граф Алексей Буланов
был сильно озабочен. Нахлестывая лошадей, он грустно размышлял о бюрок-
ратизме, разъедающем ассенизационный подотдел, из-за которого графу вот
уже полгода как не выдавали положенный по гендоговору* спецфартук.
- Послушайте, - сказал вдруг великий комбинатор, - как вас звали в
детстве?
- А зачем вам?
- Да так! Не знаю; как вас называть. Воробьяниновым звать вас надое-
ло, а Ипполитом Матвеевичем слишком кисло. Как же вас звали? Ипа?
- Киса, - ответил Ипполит Матвеевич, усмехаясь.
- Конгениально! Так вот что, Киса, посмотрите, пожалуйста, что у меня
на спине. Болит между лопатками.
Остап стянул через голову рубашку "ковбой". Перед Кисой Воробьянино-
вым открылась обширная спина захолустного Антиноя - спина очаровательной