формы, но несколько грязноватая.
- Ого, - сказал Ипполит Матвеевич, - краснота какая-то.
Между лопатками великого комбинатора лиловели и переливались нефтяной
радугой синяки странных очертаний.
- Честное слово, цифра восемь! - воскликнул Воробьянинов. - Первый
раз вижу такой синяк.
- А другой цифры нет? - спокойно спросил Остап.
- Как будто бы буква Р.
- Вопросов больше не имею. Все понятно. Проклятая ручка! Видите, Ки-
са, как я страдаю, каким опасностям я подвергаюсь из-за ваших стульев.
Эти арифметические знаки нанесены мне большой самопадающей ручкой с пе-
ром №86. Нужно вам заметить, что проклятая ручка упала на мою спину в ту
самую минуту, когда я погрузил руки во внутренность редакторского стула.
- А я тоже... Я тоже пострадал! - поспешно вставил Киса.
- Это когда же? Когда вы кобелировали за чужой женой? Насколько мне
помнится, этот запоздалый кобеляж закончился для вас не совсем удачно!
Или, может быть, во время дуэли с оскорбленным Колей?
- Нет-с, простите, повреждения я получил на работе-с!
- Ах! Это когда мы по стратегическим соображениям отступали из театра
Колумба?
- Да, да... Когда за нами гнался сторож...
- Значит, вы считаете героизмом свое падение с забора?
- Я ударился коленной чашечкой о мостовую.
- Не беспокойтесь! При теперешнем строительном размахе ее скоро отре-
монтируют.
Ипполит Матвеевич проворно завернул левую штанину и в недоумении ос-
тановился. На желтом колене не было никаких повреждений.
- Как нехорошо лгать в таком юном возрасте, - с грустью сказал Остап,
- придется, Киса, поставить вам четверку за поведение и вызвать родите-
лей!.. И ничего-то вы толком не умеете. Почему нам пришлось бежать из
театра? Из-за вас! Черт вас дернул стоять на цинке*, как часовой, не
двигаясь с места. Это, конечно, вы делали для того, чтобы привлечь все-
общее внимание. А изнуренковский стул кто изгадил так, что мне пришлось
потом за вас отдуваться? Об аукционе я уж и не говорю. Нашли время для
кобеляжа! В вашем возрасте кобелировать просто вредно! Берегите свое
здоровье!.. То ли дело я! За мною - стул вдовицы! За мною - два щукинс-
ких! Изнуренковский стул в конечном итоге сделал я! В редакцию и к Ляпи-
су я ходил! И только один-единственный стул вы довели до победного кон-
ца, да и то при помощи нашего священного врага - архиепископа!..
Ипполит Матвеевич виновато спустил штанину на место. Великий комбина-
тор принялся развивать дальнейшие планы.
Неслышно ступая по комнате босыми ногами, технический директор вра-
зумлял покорного Кису.
Стул, исчезнувший в товарном дворе Октябрьского вокзала, по-прежнему
оставался темным пятном на сверкающем плане концессионных работ. Четыре
стула в театре Колумба представляли верную добычу. Но театр уезжал в по-
ездку по Волге с тиражным пароходом "Скрябин"* и сегодня показывал
премьеру "Женитьбы" последним спектаклем сезона. Нужно было решить - ос-
таваться ли в Москве для розысков пропавшего в просторах Каланчевской
площади стула или выехать вместе с труппой в гастрольное турне. Остап
склонялся к последнему.
- А то, может быть, разделимся? - спросил Остап. - Я поеду с театром,
а вы оставайтесь и проследите за стулом в товарном дворе.
Но Киса так трусливо моргал седыми ресницами, что Остап не стал про-
должать.
- Из двух зайцев, - сказал он, - выбирают того, который пожирнее. По-
едем вместе. Но расходы будут велики. Нужны будут деньги. У меня оста-
лось шестьдесят рублей. У вас сколько? Ах, я и забыл! В ваши годы де-
вичья любовь так дорого стоит!.. Постановляю: сегодня мы идем в театр на
премьеру "Женитьбы". Не забудьте надеть фрак. Если стулья еще на месте и
их не продали за долги соцстраху, завтра же мы выезжаем. Помните, Во-
робьянинов, наступает последний акт комедии "Сокровище моей тещи". Приб-
лижается финита-ла-комедия, Воробьянинов! Не дышите, мой старый друг!
Равнение на рампу! О, моя молодость! О, запах кулис! Сколько воспомина-
ний! Сколько интриг! Сколько таланту я показал в свое время в роли Гам-
лета*!.. Одним словом - заседание продолжается.
Из экономии шли в театр пешком. Еще было совсем светло, но фонари уже
сияли лимонным светом. На глазах у всех погибала весна. Пыль гнала ее с
площадей, жаркий ветерок оттеснял ее в переулки. Там старушки приголуб-
ливали красавицу и пили с ней чай во двориках, за круглыми столами. Но
жизнь весны кончилась - в люди ее не пускали. А ей так хотелось к памят-
нику Пушкина, где уже шел вечерний кобеляж, где уже котовали молодые лю-
ди в пестреньких кепках, брюках-дудочках*, галстуках "собачья радость"*
и ботиночках "Джимми"*.
Девушки, осыпанные лиловой пудрой, циркулировали между храмом МСПО и
кооперативом "Коммунар" (между б. Филипповым и б. Елисеевым*). Девушки
внятно ругались. В этот час прохожие замедляли шаги, потому что Тверская
становилась тесна. Московские лошади были не лучше старгородских - они
так же нарочно постукивали копытами по торцам мостовой. Велосипедисты
бесшумно летели со стадиона Томского*, с первого большого междугороднего
матча. Мороженщик катил свой зеленый сундук, боязливо косясь на милицио-
нера, но милиционер, скованный светящимся семафором, которым регулировал
уличное движение, был не опасен.
Во всей этой сутолоке двигались два друга. Соблазны возникали на каж-
дом шагу. В крохотных обжорочках дикие горцы на виду у всей улицы жарили
шашлыки карские, кавказские и филейные. Горячий и пронзительный дым вос-
ходил к светленькому небу. Из пивных, ресторанчиков и кино "Великий Не-
мой"* неслась струнная музыка. У трамвайной остановки горячился громко-
говоритель:
- ... Молодой помещик и поэт Ленский влюблен в дочь помещика Ольгу
Ларину. Евгений Онегин, чтобы досадить другу, притворно ухаживает за мо-
лодой Ольгой. Прослушайте увертюру. Даю зрительный зал...
Громкоговоритель быстро закончил настройку инструментов, звонко пос-
тучал палочкой дирижера о пюпитр и высыпал в толпу, ожидающую трамвая,
первые такты увертюры. С мучительным стоном подошел трамвай номер 6. Уже
взвился занавес, и старуха Ларина, покорю глядя на палочку дирижера и
напевая: "Привычка свыше нам дана", колдовала над вареньем, а трамвай
еще никак не мог оторваться от штурмующей толпы. Ушел он с ревом и пла-
чем только под звуки дуэта "Слыхали ль вы".
Было уже поздно. Нужно было торопиться. Друзья вступили в гулкий вес-
тибюль театра Колумба. Воробьянинов бросился к кассе и прочел расценку