- Хуйперд-Тесто-Мудо-Лиз! - заорал что было мочи укладчик. - Вы дума-
ете, вы великое дело делаете? Римские рабы тоже так думали, когда для
граждан империи сортиры прокладывали. У них это канализацией называлось,
а у нас своя тут... кана-линк-зация! Вы думаете, вам кто-нибудь за это
спасибо скажет?
- Что ты плетешь?! - взмолился прокладчик.
- Да то самое! Вы думаете, вы в Сети основные, все про людей знаете,
все видите, а на самом деле вы только у них в компьютере и существуете.
Они кнопкой "щелк" - мы работаем, еще раз "щелк" - отдыхаем. На одну
клавишу нажмут - доктор вирусы ищет, на другую нажмут - прокладчик про
них басни сочиняет! Шестерки вы! Тьфу на вас! И работать я больше задар-
ма не буду!
- Совсем очеловечился! - ужаснулся проходчик.
- Да он просто болен!!! - доктор набросился на укладчика и принялся
вычищать из него вирусы.
- Пусти, сучье вымя! - заорал укладчик благим матом. - Ты мне кайф
ломаешь!
- Ничего себе букет! - удивился доктор. - 100 байт "Щелкунчика", 200
байт "Нирваны", 50 байт "Грога" и 50 - "Киева-1942".
- Сам ты "букет-брикет"! - возмутился укладчик. - Это "коктейль" на-
зывается.... Коктейль "Смерть мизантропам!" Говорю, уйди, а то как
хрястну!
Наконец, доктор закончил чистку и укладчик угомонился.
- Ладно, братва, не серчайте, - покаялся он. - Это у меня такой экс-
перимент был, я только в пропорциях ошибся, вместо кайфа одна злость
вышла...
- Да зачем тебе это надо? - спросил проходчик.
- Как зачем?! У людей вон сколько "тащиловок": и вино, и курево, и
наркотики... Говорят, под кайфом истина открывается.
- Ну и как, открылась? - усмехнулся доктор.
- Да лучше б, зараза, и не открывалась! - вздохнул укладчик.
Инцидент был исчерпан, и они снова взялись за работу. Проходчик
чувствовал, что их заветная цель уже не за горами, поэтому он торопился
закончить свою книгу.
В следующий перерыв он зачитал окончание своей фантастической повес-
ти:
К 24-м годам Алексей ощутил в себе полный распад личности. Что бы он
ни делал, все приносило ему успех, но не давало ни счастья, ни радости.
К этому времени у него был процветающий бизнес, черный "Мерседес" пос-
ледней модели и стройная женщина с огромными голубыми глазами в пол-ли-
ца, длинными вьющимися волосами цвета пробивающегося сквозь грозовую ту-
чу солнца и хорошо развитой грудью. Эту женщину он любил за то, что она
безотказно откликалась на кличку "жена", но очень часто его охватывало
смутное подозрение в том, что это совсем не то сказочное существо, к
встрече с которым он стремился чуть ли не с самого детства. И дело здесь
было не в том, плоха она или хороша, что она делает или что не делает, а
только в том, что она родилась не той, которую он поклялся любить наве-
ки, хотя и была на нее безумно похожа.
В те дни, когда его депрессия особенно обострялась, он запирался в
своем кабинете, ложился на кожаный диван и, похлебывая из горлышка "Мар-
тель", часами размышлял над тем, почему в России существуют миллионы лю-
дей намного беднее, глупее и невзрачнее его, которые все-таки счастливы,
несмотря на все свои неудачи. Наконец, cвоим подсознанием он понял: что-
бы счастливо жить в России, нужно любить ее, а любить эту немытую чумо-
вую страну можно только ощущая себя ее неотъемлемой составной частью.
Как раз этого ощущения в нем и не было. Однако, эта мысль сидела в нем
так глубоко и так долго пробивалась на поверхность, что когда она дошла
до сознания и оформилась в нечто конкретное, от нее осталось всего два
слова: "Надо линять!".
Теперь перед Артамоновым стояла как никогда конкретная цель: достать
выездную визу все равно куда, но главное подальше, и придумать надежный
способ, как вывезти с собой накопленные капиталы. За помощью в этом он
решил обратиться к своему всемогущему другу Евгению. Евгений давно уже
нашел свое счастливое место в жизни, причем самым естественным путем: он
женился на дочери заместителя начальника Московского уголовного розыска,
за что и был назначен старшим следователем по особо важным делам. Для
него это был настоящий клад, он так и называл свою жену: "Мое Золото".
На правой руке у него теперь красовалась татуировка "ОМОН", которую он
сделал, легко подколов к прежней "СЛОН" маленький полукруг и две палоч-
ки. Одним из главных достоинств своей профессии, помимо власти и денег,
Евгений считал ее непоколебимую стабильность. Бизнесменов, к примеру,
сегодня государство поощряет, а завтра объявляет вне закона и грабит,
разные там чекисты и гэбэшники вообще с государством в плохие шутки иг-
рают: то они политиков к стенке ставят, то политики их, - но правоохра-
нительные органы всегда на коне, потому что право всегда нарушалось и
будет нарушаться вечно, такова уж природа людей, а если вдруг случится
чудо и все существующие законы будут соблюдаться, то придумают новые.
Государство держится на власти, а власть должна карать и за дело, и для
профилактики. Вот вам и весь "Макиавелли" эмвэдэшных постмодернистов.
В один из скучно-серых осенних вечеров, когда депрессия опять схвати-
ла Алексея за глотку, он пригласил Евгения в ресторан, чтобы поделиться
с ним своими сомнениями и планами.
- Не в той стране я родился! - сказал Алексей Евгению без предисловия
сразу после первой выпитой рюмки. - Ты мне брат или не брат?
- А чо сделать-то надо? - Евгений любил конкретные разговоры, без
сопливых предисловий.
- Сделай так, чтоб меня здесь не было!
- На, выпей лучше, - Евгений разлил "по второй".
После второй в голове у Алексея немного прояснилось, и он сказал:
- Нет, Женьк, я серьезно: сделай мне визу хоть куда - я любые деньги
заплачу.
- У тебя что, совсем крыша поехала?! - развеселился Евгений. - Я ж в
российских органах работаю, а не в мальтийских или австралийских! Я ж
тебе не кенгуру долбаное, чтоб визу родить и из сумки вынуть!
- У тебя наверняка связи есть...
- Ладно, не канючь, - разлил Евгений "по третьей", - поговорю с ребя-
тами из МИДа, может, они что-то придумают.
- Сам знаешь, никаких денег не пожалею...
- Засунь свои "баксы" себе в жопу! - оборвал его Евгений. - Я тебе по
старой дружбе делаю, гнида!
После ресторана Евгений отправился на ночное дежурство, а Алексей по-
ехал домой. Ему хотелось с кем-то поговорить хотя бы ни о чем, но жена
уже спала, мерно посапывая в подушку. Тогда он позвонил матери.
- Мам, - спросил он у нее, - я вот до сих пор понять не могу, почему
ты меня в детстве Листиком называла?
- Чего это ты вдруг? - удивилась мать. - У тебя случилось что-нибудь?
Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, мама, не волнуйся, - успокоил он ее.