¬Золотая серия юмора-. Издательство ¬ВАГРИУС-.
2000 г.
Еще за пятнадцать минут до моего рождения я не знал, что появлюсь
на белый свет. Это само по себе пустячное указание я делаю лишь
потому, что желаю опередить на четверть часа всех других
замечательных людей, жизнь которых с утомительным однообразием
описывалась непременно с момента рождения. Ну вот.
Когда акушерка преподнесла меня отцу, он с видом знатока осмотрел
то, что я из себя представлял, и воскликнул:
- Держу пари на золотой, что это мальчишка!
"Старая лисица! - подумал я, внутренне усмехнувшись, - ты играешь
наверняка".
С этого разговора и началось наше знакомство, а потом и дружба.
Из скромности я остерегусь указать на тот факт, что в день моего
рождения звонили в колокола и было всеобщее народное ликование.
Злые языки связывали это ликование с каким-то большим праздником,
совпавшим с днем моего появления на свет, но я до сих пор не
понимаю, при чем здесь еще какой-то праздник?
Приглядевшись к окружающему, я решил, что мне нужно первым долгом
вырасти. Я исполнял это с таким тщанием, что к восьми годам увидел
однажды отца берущим меня за руку. Конечно, и до этого отец
неоднократно брал меня за указанную конечность, но предыдущие
попытки являлись не более как реальными симптомами отеческой
ласки. В настоящем же случае он, кроме того, нахлобучил на головы
себе и мне по шляпе - и мы вышли на улицу.
- Куда это нас черти несут? - спросил я с прямизной, всегда меня
отличавшей.
- Тебе надо учиться.
- Очень нужно! Не хочу учиться.
- Почему?
Чтобы отвязаться, я сказал первое, что пришло в голову:
- Я болен.
- Что у тебя болит?
Я перебрал на память все свои органы и выбрал самый важный:
- Глаза.
- Гм... Пойдем к доктору.
Когда мы явились к доктору, я наткнулся на него, на его пациента и
свалил маленький столик.
- Ты, мальчик, ничего решительно не видишь?
- Ничего, - ответил я, утаив хвост фразы, который докончил в уме:
"...хорошего в ученье".
Так я и не занимался науками.
Легенда о том, что я мальчик больной, хилый, который не может
учиться, росла и укреплялась, и больше всего заботился об этом я
сам.
Отец мой, будучи по профессии купцом, не обращал на меня никакого
внимания, так как по горло был занят хлопотами и планами: каким бы
образом поскорее разориться? Это было мечтой его жизни, и нужно
отдать ему полную справедливость - добрый старик достиг своих
стремлений самым безукоризненным образом. Он это сделал при
соучастии целой плеяды воров, которые обворовывали его магазин,
покупателей, которые брали исключительно и планомерно в долг, и -
пожаров, испепеливших те из отцовских товаров, которые не были
растащены ворами и покупателями.
Воры, пожары и покупатели долгое время стояли стеной между мной и
nrvnl, и я так и остался бы неграмотным, если бы старшим сестрам
не пришла в голову забавная, сулившая им массу новых ощущений
мысль: заняться моим образованием. Очевидно, я представлял из себя
лакомый кусочек, так как из-за весьма сомнительного удовольствия
осветить мой ленивый мозг светом знания сестры не только спорили,
но однажды даже вступили врукопашную, и результат схватки -
вывихнутый палец - нисколько не охладил преподавательского пыла
старшей сестры Любы.
Так - на фоне родственной заботливости, любви, пожаров, воров и
покупателей - совершался мой рост и развивалось сознательное
отношение к окружающему.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, отец, с сожалением
распростившийся с ворами, покупателями и пожарами, однажды сказал
мне:
- Надо тебе служить.
- Да я не умею, - возразил я, по своему обыкновению выбирая такую
позицию, которая могла гарантировать мне полный и безмятежный
покой.
- Вздор! - возразил отец. - Сережа Зельцер не старше тебя, а он
уже служит!
Этот Сережа был самым большим кошмаром моей юности. Чистенький,
аккуратный немчик, наш сосед по дому, Сережа с самого раннего
возраста ставился мне в пример как образец выдержанности,
трудолюбия и аккуратности.
- Посмотри на Сережу, - говорила печально мать. - Мальчик служит,
заслуживает любовь начальства, умеет поговорить, в обществе
держится свободно, на гитаре играет, поет... А ты?
Обескураженный этими упреками, я немедленно подходил к гитаре,
висевшей на стене, дергал струну, начинал визжать пронзительным
голосом какую-то неведомую песню, старался "держаться свободнее",
шаркая ногами по стенам, но все это было слабо, все было второго
сорта. Сережа оставался недосягаем!
- Сережа служит, а ты еще не служишь... - упрекнул меня отец.
- Сережа, может быть, дома лягушек ест, - возразил я, подумав. -
Так и мне прикажете?
- Прикажу, если понадобится! - гаркнул отец, стуча кулаком по
столу. - Черрт возьми! Я сделаю из тебя шелкового!
Как человек со вкусом, отец из всех материй предпочитал шелк, и
другой материал для меня казался ему неподходящим.
Помню первый день моей службы, которую я должен был начать в какойто
сонной транспортной конторе по перевозке кладей.
Я забрался туда чуть ли не в восемь часов утра и застал только
одного человека в жилете без пиджака, очень приветливого и
скромного.
"Это, наверное, и есть главный агент", - подумал я.
- Здравствуйте! - сказал я, крепко пожимая ему руку. - Как
делишки?
- Ничего себе. Садитесь, поболтаем!
Мы дружески закурили папиросы, и я завел дипломатичный разговор о
своей будущей карьере, рассказав о себе всю подноготную.
Неожиданно сзади нас раздался резкий голос:
- Ты что же, болван, до сих пор даже пыли не стер?!
Тот, в ком я подозревал главного агента, с криком испуга вскочил и
схватился за пыльную тряпку. Начальнический голос вновь пришедшего
молодого человека убедил меня, что я имею дело с самим главным
агентом.