- И так далее. Понимаешь ли - я очень хитер, увертлив, но иногда
бывают моменты, когда я чувствую себя летящим в пропасть...
Частенько случалось, что я Китти называл "дорогой единственной
своей Настей", а Надежду Павловну просил, чтобы славная Маруся не
забывала своего верного возлюбленного. В тех слезах, которые
исторгались после подобных случаев, можно было бы с пользой
выкупаться.
Однажды Лялю я назвал Соней и избежал скандала только тем, что
указал на это слово, как на производное от слова "спать". И хотя
она ни капельки не была сонная, но я победил ее своей
правдивостью. Потом уже я решил всех поголовно называть дусями,
без имени, благо что около того времени пришлось мне встретиться с
девицей, по имени Дуся (прекрасные волосы и крошечные ножки. Люб.
театр. Автомоб. ненавидит. Остерег. автомоб. и упомин. о Насте.
Подозрев.).
Я помолчал.
- А они... тебе верны?
- Конечно. Так же, как я им. И каждую из них я люблю по-своему за
то, что есть у нее хорошего. Но шестеро - это тяжело до обморока.
Это напоминает мне человека, который когда собирается обедать, то
суп у него находится на одной улице, хлеб на другой, а за солью
ему приходится бегать на дальний конец города, возвращаясь опять
за жарким и десертом в разные стороны. Такому человеку, так же как
и мне, приходилось бы день-деньской носиться как угорелому по
всему городу, всюду опаздывать, слышать упреки и насмешки
прохожих... И во имя чего?!
Я был подавлен его рассказом. Помолчав, встал и сказал:
- Ну, мне пора. Ты остаешься здесь, у себя?
- Нет, - отвечал Кораблев, безнадежно смотря на часы. - Сегодня
мне в половине седьмого нужно провести вечер по обещанию у Елены
Николаевны, а в семь - у Насти, которая живет на другом конце
города.
- Как же ты устроишься?
- Я придумал сегодня утром. Заеду на минутку к Елене Николаевне и
осыплю ее градом упреков за то, что на прошлой неделе знакомые
видели ее в театре с каким-то блондином. Так как это сплошная
выдумка, то она ответит мне в резком, возмущенном тоне, - я
обижусь, хлопну дверью и уйду. Поеду к Насте.
Беседуя со мной таким образом, Кораблев взял палку, надел шляпу и
остановился, задумчивый, что-то соображающий.
- Что с тобой?
Молча снял он с пальца кольцо с рубином, спрятал его в карман,
вынул часы, перевел стрелки и затем стал возиться около
письменного стола.
- Что ты делаешь?
- Видишь, тут у меня стоит фотографическая карточка Насти,
подаренная мне с обязательством всегда держать ее на столе. Так
как Настя сегодня ждет меня у себя и ко мне, следовательно, никоим
образом не заедет, то я без всякого риска могу спрятать портрет в
стол. Ты спросишь - почему я это делаю? Да потому, что ко мне
может забежать маленький сорванец Китти и, не застав меня, захочет
написать два-три слова о своем огорчении. Хорошо ли будет, если я
оставлю на столе портрет соперницы? Лучше же я поставлю на это
время карточку Китти.
- А если заедет не Китти, а Маруся... И вдруг она увидит на столе
Киттин портрет?
Кораблев потер голову.
- Я уже думал об этом... Маруся ее в лицо не знает, и я скажу, что
это портрет моей замужней сестры.
- А зачем ты кольцо снял с пальца?
- Это подарок Насти. Елена Николаевна однажды приревновала меня к
этому кольцу и взяла слово, чтоб я его не носил. Я, конечно,
обещал. И теперь перед Еленой Николаевной я его снимаю, а когда
предстоит встреча с Настей - надеваю. Помимо этого мне приходится
регулировать запахи своих духов, цвет галстуков, переводить
стрелки часов, подкупать швейцаров, извозчиков и держать в памяти
не только все сказанные слова, но и то - кому они сказаны и по
какому поводу.
- Несчастный ты человек, - участливо прошептал я.
- Я же тебе и говорил! Конечно, несчастный.
II
Расставшись на улице с Кораблевым, я потерял его из виду на целый
месяц. Дважды за это время мною получаемы были от него странные
телеграммы:
"2 и 3 числа настоящего месяца мы ездили с тобой в Финляндию.
Смотри не ошибись. При встрече с Еленой сообщи ей это".
И:
"Кольцо с рубином у тебя. Ты отдал его ювелиру, чтобы изготовить
такое же. Напиши об этом Насте. Остерег. Елены".
Очевидно, мой друг непрерывно кипел в том страшном котле, который
был им сотворен в угоду своему идеалу женщины; очевидно, все это
время он как угорелый носился по городу, подкупал швейцаров,
жонглировал кольцами, портретами и вел ту странную, нелепую
бухгалтерию, которая его только и спасала от крушения всего
предприятия.
Встретившись однажды с Настей, я вскользь упомянул, что взял на
время у Кораблева прекрасное кольцо, которое теперь у ювелира, -
для изготовления такого же другого.
Настя расцвела.
- Правда? Так это верно? Бедняжка он... Напрасно я так его
repg`k`. Кстати, вы знаете - его нет в городе! Он на две недели
уехал к родным в Москву.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я этого не знал, да и вообще был уверен, что это один из сложных
бухгалтерских приемов Кораблева; но все-таки тут же счел долгом
поспешно воскликнуть:
- Как же, как же! Я уверен, что он в Москве.
Скоро я, однако, узнал, что Кораблев действительно был в Москве и
что с ним там случилось страшное несчастье. Узнал я об этом, по
возвращении Кораблева, - от него самого.
III
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . .
- Как же это случилось?
- Бог его знает! Ума не приложу. Очевидно, вместо бумажника жулики
вытащили. Я делал публикации, обещал большие деньги - все тщетно!
Погиб я теперь окончательно.
- А по памяти восстановить не можешь?
- Да... попробуй-ка! Ведь там было, в этой книжке, все до
мельчайших деталей - целая литература! Да еще за две недели
отсутствия я все забыл, все перепуталось в голове, и я не знаю -
нужно ли мне сейчас поднести Марусе букет желтых роз, или она их
терпеть не может? И кому я обещал привезти из Москвы духи "Лотос"
- Насте или Елене? Кому-то из них я обещал духи, а кому-то
полдюжины перчаток номер шесть с четвертью... А может - пять три
четверти? Кому? Кто швырнет мне в физиономию духи? И кто -