- А она что?
Колесакин пожал плечами.
- Что ж она... Ведь вы сами, кажется, знаете, что своего характера
ей не переделать.
- Совершенно правильно, Вадим Григорьич! Золотые слова. До
свиданья.
Это был первый веселый поступок, совершенный Павлушей Колесакиным.
Второй поступок совершился через час в сумерках деревьев
городского чахлого бульвара, куда Колесакин отправился после
окончания несложных теткиных дел.
Навстречу ему со скамейки поднялась стройная женская фигура, и
послышался радостный голос:
- Вадим! Ты?! Вот уж не ждала тебя сегодня! Однако как ты
изменился за эти две недели! Почему не в форме?
"А она прехорошенькая! - подумал Колесакин, чувствуя пробуждение
своего неугомонного юмора. - Моему двойничку-инженеру живется,
очевидно, превесело".
- Надоело в форме! Ну, как ты поживаешь? - любезно спросил веселый
Колесакин, быстро овладевая своим странным положением. - Поцелуй
меня, деточка.
- Ка-ак? Поцелуй? Но ведь тогда ты говорил, что нам самое лучшее и
честное расстаться?
- Я много передумал с тех пор, - сказал Колесакин дрожащим
cnknqnl, - и решил, что ты должна быть моей! Сядем вот здесь...
Тут темно. Садись ко мне на колени...
- А знаешь что, - продолжал он потом, тронутый ее любовью, -
переезжай послезавтра ко мне! Заживем на славу.
Девушка отшатнулась.
- Как к тебе?! А... жена?
- Какая жена?
- Твоя!
- Ага!.. Она не жена мне. Не удивляйся, милая! Здесь есть чужая
тайна, которую я не вправе открыть до послезавтра... Она - моя
сестра!
- Но ведь у вас же двое детей!
- Приемные! Остались после одного нашего друга. Старый морской
волк... Утонул в Индийском океане. Отчаянию не было пределов...
Одним словом, послезавтра собирай все свои вещи и прямо ко мне на
квартиру.
- А... сестра?
- Она будет очень рада. Будем воспитывать вместе детей... Научим
уважать их память отца!.. В долгие зимние вечера... Поцелуй меня,
мое сокровище.
- Господи... Я, право, не могу опомниться... В тебе есть что-то
чужое, ты говоришь такие странные вещи...
- Оставь. Брось... До послезавтра... Мне теперь так хорошо... Это
такие минуты, которые, которые. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В половине одиннадцатого ночи весельчак Колесакин вышел из сада
утомленный, но довольный собой и по-прежнему готовый на всякие
веселые авантюры.
Кликнул извозчика, поехал в лучший ресторан и, войдя в освещенную
залу, был встречен низкими поклонами метрдотеля.
- Давненько не изволили... забыли нас, Вадим Григорьич. Николай!
Стол получше господину Зайцеву. Пожалуйте-с!
На эстраде играл какой-то дамский оркестр.
Решив твердо, что завтра с утра нужно уехать, Колесакин сегодня
разрешил себе кутнуть.
Он пригласил в кабинет двух скрипачек и барабанщицу, потребовал
шампанского, винограду и стал веселиться...
После шампанского показывал жонглирование двумя бутылками и
стулом. Но когда разбил нечаянно бутылкой трюмо, то разочаровался
в жонглировании и обрушился с присущим ему в пьяном виде мрачным
юмором на рояль: бил по клавишам кулаком, крича в то же время:
- Молчите, проклятые струны!
В конце концов он своего добился: проклятые струны замолчали, за
что буфетчик увеличил длинный и печальный счет на 150 рублей...
Потом Колесакин танцевал на столе, покрытом посудой, грациозный
танец неизвестного наименования, а когда в соседнем кабинете
возмутились и попросили вести себя тише, то Колесакин отомстил за
свою поруганную честь тем, что, схвативши маленький барабан,
прорвал его кожу и нахлобучил на голову поборника тишины.
Писали протокол. Было мокро, смято и печально. Все разошлись,
кроме Колесакина, который, всеми покинутый, диктовал околоточному
свое имя и фамилию:
- Вадим Григорьич Зайцев, инженер.
Счет на 627 рублей 55 коп. Колесакин велел отослать к себе на
квартиру.
- Только, пожалуйста, послезавтра!
Уезжал Колесакин на другой день рано утром, веселый, ощущая в
j`pl`me много денег и в голове приятную тяжесть.
Когда он шел по пустынному перрону, сопровождаемый носильщиком, к
нему подошел высокий щеголеватый господин и строго сказал:
- Я вас поджидаю! Мы, кажется, встречались... Вы - инженер Зайцев?
- Да!
- Вы не отказываетесь от того, что говорили на прошлой неделе на
журфиксе Заварзеевых?
- У Заварзеевых? Ни капельки! - твердо ответил Колесаюш.
- Так вот вам. Получите!
Мелькнула в воздухе холеная рука, и прозвучала сильная глухая
пощечина.
- Милостивый государь! - вскричал Колесакин, пошатнувшись. - За
что вы деретесь?..
- Я буду бить так всякого мерзавца, который станет утверждать, что
я нечестно играю в карты!
И, повернувшись, стал удаляться. Колесакин хотел догнать его и
сообщить, что он - не Зайцев, что он пошутил... Но решил, что уже
поздно.
Когда ехал в поезде, деньги уже не радовали его и беспечное
веселье потускнело и съежилось...
И при всей смешливости своей натуры, - веселый Колесакин
совершенно забыл потешиться в душе над странным и тяжелым
положением инженера Зайцева на другой день.
Ихневмоны
Редактор сказал мне:
- Сегодня открывается выставка картин неоноваторов, под маркой
"Ихневмон". Отправляйтесь туда и напишите рецензию для нашей
газеты.
Я покорно повернулся к дверям, а редактор крикнул мне вдогонку:
- Да! забыл сказать самое главное: постарайтесь похвалить этих
ихневмонов... Неудобно, если газета плетется в хвосте новых
течений и носит обидный облик отсталости и консерватизма.
Я приостановился.
- А если выставка скверная?
- Я вас потому и посылаю... именно вас, - подчеркнул редактор, -
потому что вы человек добрый, с прекрасным, мягким и ровным