с места!
Бултырин задумался.
- Сдвинетесь! А то скандал сделаю! Думаете, не сделаю? Ей-богу!
Возьму да закричу, что поймал вашу руку в то время, когда вы за
моим бумажником в карман полезли, или скажу, что вы моя беглая
жена! Ага! Пока разберут, - вы скандалу не оберетесь.
Мурочка с исковерканным от злости лицом встала.
- Какой же вы... негодяй! А этому идиоту Жоржу я завтра глаза
выцарапаю. Пойдемте!
"Ты там себе ругайся, милая, сколько хочешь... - подумал
торжествующий Бултырин. - Я ведь знаю, как обращаться с
женщинами".
Но моментально веселое выражение сбежало с лица его. К ним
ophakhf`kq молодой человек в смокинге и, весело махая программой,
приветливо улыбался Мурочке.
- А! Марья Констант...
- Виноват, молодой человек! - заслонил Мурочку Бултырин. - Вы бы
стыдились в таком виде подходить к замужней даме. Человек еле на
ногах стоит, а позволяет себе...
- Слушайте! Вы с ума сошли?!
- Проходи, проходи! Много вас тут... Смотрите на него, лыка не
вяжет.
- Прежде всего - вы нахал! Я вас не знаю и хотел только
поздороваться с госпожой Кошкиной...
Недоумевающая публика стала останавливаться около них. Заметив
это, Мурочка сделала молодому человеку умоляющий жест и
прошептала:
- Ради Бога! До завтра... Заезжайте к мужу. Он объяснит; не
подымайте сейчас истории.
Лицо Мурочки было красно, и на глазах блестели слезы. Пораженный
молодой человек, пожав плечами, поклонился ей и отступил, а
Мурочка послала по направлению публики чарующую улыбку, взяла
Бултырина под руку и ласково сказала:
- Проводите меня до уборной.
- Зачем?
- Какое тебе дело, подлец, - глядя на публику с ласковой улыбкой,
прошептала Мурочка. - С каким бы удовольствием выщипала я по
волоску твою бороду... Толстое животное!
- Ладно, ругайтесь! Пожалуй, пойдем в уборную... Только я видел
взгляды, которыми вы обменялись с молодым человеком. Понимаем-с! В
уборную я вас одну не пущу.
- Вы форменный идиот, - простонала тихонько Мурочка, - ведь
уборная женская!
- Да... там, может, другой ход есть...
- Да сак-то мой и шляпа внизу, гнусный вы кретин?!
"Удерет она без сака или нет? - подумал Бултырин. - Пожалуй, не
удерет".
- Ну, идите! Я все равно у дверей сторожить буду.
Когда Мурочка вышла из уборной, она наткнулась на Бултырина,
который подозрительно заглядывал в двери и о чем-то шептался с
горничной.
- Едем домой! - решительно сказала Мурочка.
"Ага! Не выгорело с любовником", - злорадно усмехнулся про себя
Бултырин.
- Пожалуй, едем!
Он уцепился за Мурочкину руку, свел Мурочку вниз, одел и, показав
язык какому-то господину, смотревшему, не сводя глаз, на красивую
Мурочку, сел с нею на извозчика.
- Жаль, что пьесы не досмотрели, - любезно обратился он к ней,
когда они поехали, - забавная, кажется, пьеска...
Мурочка с ненавистью взглянула на его простодушное лицо и сказала:
- Подлец, подлец! Дурак проклятый! Тупица!
- Чего вы ругаетесь? - удивился Бултырин.
- Вот же тебе, кретин: когда лягу спать, нарочно отворю окно в
спальне и впущу любовника... ха-ха-ха!
- Нет, вы этого не сделаете, - хладнокровно сказал Бултырин.
- Почему это, позвольте спросить?
- А я возьму кресло, сяду в спальне и буду сторожить...
- Вы с ума сошли! Вы так глупы, что даже не понимаете шуток!
- Ладно, ладно. Так и сделаю. А что?! Проговорились, да теперь на
попятный? Ей-богу, сяду в спальне. Даром я, что ли, дал слово
Fnpfs?!
- Посмейте! Я позову дворников, они вас в участок отправят.
- А я скандал сделаю! Скажу, что я ваш любовник и вы меня
приревновали к вашей горничной.
- Подлец!
- Пусть.
Свеча догорала, слабо освещая спальню... На кровати спала в
верхней юбке и чулках Мурочка, покрытая простыней. Очевидно, она
много плакала, так как тихонько во сне всхлипывала и глаза ее были
красны.
В углу, в мягком большом кресле сидел полусонный Бултырин и, грызя
машинально вынутый из кармана винтик от бинокля, рассеянно
поглядывал на спящую.
Яд
ИРИНА СЕРГЕЕВНА РЯЗАНЦЕВА
Я сидел в уборной моей знакомой Рязанцевой и смотрел, как она
гримировалась. Ее белые гибкие руки быстро хватали неизвестные мне
щеточки, кисточки, лапки, карандаши, прикасались ими к черным
прищуренным глазам, от лица порхали к прическе, поправляли какуюто
ленточку на груди, серьгу в ухе, и мне казалось, что эти руки
преданы самому странному и удивительному проклятию: всегда быть в
движении.
"Милые руки, - с умилением подумал я. - Милые, дорогие мне глаза!"
И неожиданно я сказал вслух:
- Ирина Сергеевна, а ведь я вас люблю!
Она издала слабый крик, всплеснула руками, обернулась ко мне, и
через секунду я держал ее в своих крепких объятиях.
- Наконец-то! - сказала она, слабо смеясь. - Ведь я измучилась
вся, ожидая этих слов. Зачем ты меня мучил?
- Молчи! - сказал я.
Усадил ее на колени и нежно шепнул ей на ухо:
- Ты мне сейчас напомнила, дорогая, ту нежную, хрупкую девушку из
пьесы Горданова "Хризантемы", которая - помнишь? - тоже так, со
слабо сорвавшимся криком "наконец-то" бросается в объятия помещика
Лаэртова. Ты такая же нежная, хрупкая и так же крикнула своим
милым сорвавшимся голоском... О, как я люблю тебя.
На другой день Ирина переехала ко мне, и мы, презирая светскую
условность, стали жить вместе.
Жизнь наша была красива и безоблачна.
Случались небольшие ссоры, но они возникали по пустяковым поводам
и скоро гасли за отсутствием горючего материала.
Первая ссора произошла из-за того, что однажды, когда я целовал
Ирину, мое внимание привлекло то обстоятельство, что Ирина
смотрела в это время в зеркало.