со мной ложью, тайной и преступлением.
Зазвонил телефон.
Я вскочил и помчался в кабинет.
- Кто звонит?
- Это номер 300 - 05?
- Да, что нужно?
Послышался женский смех.
- Это говорю я, Дуся. Неужели у тебя уже нет подаренного мною
кольца? Куда ты его девал?
- Кольца у меня нет, - отвечал я. - И не звони ты мне больше
никогда, чтоб тебя дьявол забрал!
И повесил трубку.
После обеда, отверженный всей семьей, я угрюмо занимался в
кабинете и несколько раз говорил по телефону.
Один раз мне сказали, что если я не дам на воспитание ребенка, то
он будет подброшен под мои двери с соответствующей запиской, а
потом кто-то подтвердил свое обещание выжечь мне глаза серной
кислотой, если я не брошу "эту драную кошку" - Бельскую.
Я обещал ребенка усыновить, а Бельскую бросить раз и навсегда.
IV
На другой день утром к нам явился неизвестный молодой человек с
бритым лицом и, отрекомендовавшись актером Радугиным, сказал мне:
- Если вам все равно, поменяемся номерами телефонов.
- А зачем? - удивился я.
- Видите ли, ваш номер 300 - 05 был раньше моим, и знакомые все
уже к нему привыкли.
- Да, они уж очень к нему привыкли, - согласился я.
- И потому, так как мой новый номер мало кому известен, происходит
путаница.
- Совершенно верно, - согласился я. - Происходит путаница.
Надеюсь, с вами вчера ничего дурного не случилось? Потому что муж
Веры Павловны не поехал ночью в Москву, как предполагал.
- Да? - обрадовался молодой человек. - Хорошо, что я вчера
запутался с Клеманс и не попал к ней.
- А Клеманс-то собирается за Бельскую выжечь вам глаза, - сообщил
я, подмигивая.
- Вы думаете? Хвастает. Никогда из-за нее не брошу Бельскую.
- Как хотите, а я обещал, что бросите. Потом тут вам ребенка
вашего хотел подкинуть номер 77 - 92. Я обещал усыновить.
- Вы думаете, он мой? - задумчиво спросил бритый господин. - Я
уже, признаться, совершенно спутался: где мои - где не мои.
Его простодушный вид возмутил меня.
- А тут еще один какой-то муж Нади обещался вас поколотить палкой.
Поколотил?
Он улыбнулся и добродушно махнул рукой:
- Ну уж и палка. Простая тросточка. Да и темно. Вчера. Вечером.
Так как же, поменяемся номерами?
- Ладно. Сейчас скажу на станцию.
V
Я вызвал к нему в гостиную жену, а сам пошел к телефону.
Разговаривая, я слышал доносившиеся из гостиной голоса.
- Так вы артист? Я очень люблю театр.
- О, сударыня. Я это предчувствовал с первого взгляда. В ваших
глазах есть что-то такое магнетическое. Почему вы не играете? Вы
так интересны! Вы так прекрасны! В вас чувствуется что-то такое,
что манит и сулит небывалое счастье, о чем можно грезить только в
сне, которое... которое...
Послышался слабый протестующий голос жены, легкий шум, все это
покрылось звуком поцелуя.
Жена
I
Когда долго живешь с человеком, то не замечаешь главного и
существенного в его отношении к тебе. Заметны только детали, из
которых состоит это существенное.
Так, нельзя рассматривать величественный храм, касаясь кончиком
носа одного из его кирпичей. В таком положении чрезвычайно
затруднительно схватить общее этого храма. В лучшем случае можно
увидеть, кроме этого кирпича, еще пару других соседних - и только.
Поэтому мне стоило многих трудов и лет кропотливого наблюдения,
чтобы вынести общее заключение, что жена очень меня любит.
С деталями ее отношения ко мне приходилось сталкиваться и раньше,
но я все никак не мог собрать их в одно стройное целое.
А некоторые детали, надо сознаться, были глубоко трогательны.
Однажды жена лежала на диване и читала книгу, а я возился в это
время с крахмальной сорочкой, ворот которой с ослиным упрямством
отказался сойтись на моей шее.
"Сойдись, проклятое белье, - бормотал я просящим голосом. - Ну,
что тебе стоит сойтись, чтоб ты пропало!"
Сорочка, очевидно, не привыкла к брани и попрекам, потому что
обиделась, сдавила мое горло, а когда я, задыхаясь, дернул ворот,
петля для запонки лопнула.
"Чтоб ты лопнула! - разозлился я. - Впрочем, ты уже сделала это.
Теперь, чтобы досадить тебе, придется снова зашить петлю".
Я подошел к жене.
- Катя! Зашей мне эту петлю.
Жена, не поднимая от книги головы, ласково пробормотала:
- Нет, я этого не сделаю.
- Как не сделаешь?
- Да так. Зашей сам.
- Милая! Но ведь я не могу, а ты можешь.
- Да, - сказала она грустно. - Вот именно, поэтому ты и должен сам
сделать это. Конечно, я могла бы зашить эту петлю. Но ведь я не
долговечна! Вдруг я умру, ты останешься одинок - и что же! Ничего
не умеющий, избалованный, беспомощный перед какой-то лопнувшей
петлей - будешь ты плакать и говорить: "Зачем, зачем я не привыкал
раньше к этому?.." Вот почему я и хочу, чтобы ты сам делал это.
Я залился слезами и упал перед женой на колени.
- О, как ты добра! Ты даже заглядываешь за пределы того ужасного,
неслыханного случая, когда ты покинешь этот мир! Чем отблагодарю я
тебя за эту любовь и заботливость?!
Жена вздохнула, снова взялась за книгу, а я сел в уголку и, достав
иголку, стал тихонько зашивать сорочку. К вечеру все было
исправлено.
Не забуду я и другого случая, который еще с большей ясностью
характеризует это кроткое, любящее, до смешного заботливое
существо.
Я получил от одного из своих друзей подарок ко дню рождения:
бриллиантовую булавку для галстука.
Когда я показал булавку жене, она испуганно вы-хватила ее из моих
рук и воскликнула:
- Нет! Ты не будешь ее носить, ни за что не будешь!
Я побледнел.
- Господи! Что случилось?! Почему я не буду ее носить?