проберу их хорошенько, выясню, как и что. Попляшут они у меня! Это
уж такая у нас полиция - ей бы только придраться. Уже...
приехали?.. Что так скоро?
- Старался, как лучше.
- Могу я видеть пристава? - спросил Чикалкин, входя. - То есть...
господина пристава... можно видеть?
- Пожалуйте.
- Что нужно? - поднялся навстречу Чикалкину грузный мужчина с
сердитым лицом и длинными рыжими усами.
- Я хотел бы этого... спросить вас... Могу ли я здесь получить
значок для моей собачки на предмет уплаты городского налога?
- Э, черт! - отрывисто вскричал пристав. - Шляются тут по
пустякам! В городской управе нужно получать, а не здесь.
Герасимов, дубина стоеросовая! Проводи.
Камень на шее
I
Однажды, тихим вечером, на берегу морского залива очутились два
человека.
Один был художник Рюмин, другой - неизвестно кто.
Рюмин, сидя на прибрежном камне, давно уже с беспокойством следил
за поведением неизвестного человека, который то ходил
нерешительными, заплетающимися ногами вдоль берега, то
останавливался на одном месте и, шумно вздыхая, пристально смотрел
в воду.
Было заметно, что в душе неизвестного человека происходила тяжелая
борьба...
Наконец он махнул рукой, украдкой оглянулся на Рюмина и, сняв
потертый, неуклюжий пиджак, - очевидно, с чужого плеча, - полез в
воду, ежась и испуская отчаянные вздохи.
- Эй! - закричал испуганно Рюмин, вскакивая на ноги. - Что вы там
делаете?
Незнакомец оглянулся, сделал рукой прощальный жест и сказал:
- Не мешайте мне! Уж я так решил...
- Что вы решили? Что вы делаете?!
- Ослепли вы, что ли? Не видите - хочу утопиться...
- Это безумие! Я не допущу вас до этого!..
Неизвестный человек, балансируя руками, сделал нерешительный шаг
вперед и воскликнул:
- Все равно - нет мне в жизни счастья. Прощайте, незнакомец! Не
поминайте лихом.
Рюмин ахнул, выругался и бросился в воду. Вытащить самоубийцу не
представляло труда, так как в том месте, где он стоял, было
mecksanjn - немного выше колен.
- Безумец! - говорил Рюмин, таща неизвестного человека за шиворот.
- Что вы задумали?! Это и грешно и глупо.
Извлеченный на берег самоубийца сопротивлялся Рюмину лениво, без
всякого одушевления. Брошенный сильной рукой художника на песок,
он встал, отряхнулся и, потупившись, сунул художнику в руку свою
мокрую ладонь.
- Пампасов! - сказал он вежливо.
- Каких пампасов? - изумленно спросил Рюмин.
- Это я - Пампасов. Нужно же нам познакомиться.
- Очень приятно, - все еще дрожа от напряжения, отвечал Рюмин. -
Моя фамилия - Рюмин. Надеюсь, вы больше не повторите своей
безрассудной попытки?
Пампасов неожиданно схватился за голову и завопил:
- Зачем вы меня спасли? Кто вас просил?! Пустите меня туда, в эти
прозрачные зеленоватые волны... Я обрету там покой!..
Рюмин дружески обхватил его за талию и сказал:
- Ну, успокойтесь... Чего, в самом деле... Я уверен, все
обойдется. Самое сильное горе, самое ужасное потрясение
забываются...
- Да у меня никакого потрясения и не было, - проворчал, уронив
голову на руки, Пампасов.
- Тогда чего же вы...
- С голоду... С нужды... Со стыда перед людьми за это рубище,
которое я принужден носить на плечах...
- Только-то? - оживился Рюмин. - Да ведь это сущие пустяки! Этому
горю можно помочь в десять минут! Вы будете одеты, накормлены и
все такое.
- Я милостыни не принимаю, - угрюмо проворчал Пампасов.
- Какая же это милостыня? Заработаете - отдадите. Пойдем ко мне. Я
здесь живу недалеко.
Пампасов встал, стряхнул со своей мокрой грязной одежды песок,
вздохнул и, спрятав голову в плечи, зашагал за своим спасителем.
II
Рюмин дал Пампасову новое платье, предоставил в его распоряжение
диван в мастерской и вообще старался выказать ему самое деликатное
внимание, будто чувствуя себя виноватым перед этим несчастным,
затравленным судьбой неудачником, смотревшим с нескрываемым
восхищением на сигары, куриные котлеты, вино, тонкого сукна пиджак
и прочее, чем заботливо окружил его Рюмин.
Пампасов жил у Рюмина уже несколько дней, и художник, принявший в
бедняге самое искреннее, деятельное участие, рыскал по городу,
отыскивая работу своему протеже. Так как Пампасов однажды в
разговоре сказал: "Мы, братья-писатели", то Рюмин искал главным
образом литературной работы...
Через две недели такая работа нашлась в редакции небольшой
ежедневной газеты.
- Пампасов! - закричал с порога оживленный Рюмин, влетая в
комнату. - Ликуйте! Нашел вам работу в газете!
Пампасов медленно спустил ноги с дивана, на котором лежал, и,
подняв на Рюмина глаза, пожал плечами.
- Газета... Литературная работа... Ха-ха! Сегодня один редактор -
работаешь. Завтра другой редактор - пошел вон! Сейчас газета
существует - хорошо, а сейчас же ее закрыли... Я вижу, Рюмин, что
вы хотите от меня избавиться...
- Господи!.. - сконфуженно закричал Рюмин. - Что вы этакое
говорите... Да живите себе, пожалуйста. Я думал, вам скучно - и
unrek что-нибудь...
- Спасибо, - сказал Пампасов, тронутый. - Должен вам сказать,
Рюмин, что труд - мое призвание, и я без какой-нибудь оживленной,
лихорадочной работы как без воздуха. Эх! - Он размял свои широкие,
мускулистые плечи и, одушевившись, воскликнул: - Эх! Такую силищу
в себе чувствую, что кажется, весь мир бы перевернул... Труд!
Какая в этом односложном слове мощь...
Он опустил голову и задумался.
- Так бы хотел пойти по своему любимому пути... Работать по
призванию...
- А какой ваш любимый путь? - несмело спросил Рюмин.
- Мой? Педагогика. Сеять среди детей семена знания, пробуждать в
них интерес к науке - какое это прекрасное, высокое призвание...
III
Однажды Рюмин писал картину, а Пампасов, по обыкновению, лежал на
диване и читал книгу.