которых ему было непонятно; он бродил по свалке, высказывая
различные суждения и приставая ко всем по очереди, особенно
к новичкам.
Вместе с тем, сама по себе ударная работа на ниве сбора
вторсырья не давала никаких гарантий. Необходимо было еще
что-то, какие-то непонятные ингредиенты поведения, или
мышления, или вообще непонятно что. Однако каждая легенда об
уходе со свалки неизменно подчеркивала какие-то выдающиеся
заслуги ушедшего, его неоценимый вклад в дело очищения
свалки от металлолома или, скажем, каких-нибудь заготовок
сложного профиля, неизвестно какими путями на него попавших.
Удивляло то, что члены "бригады" жили дружно, почти не
ссорились и соблюдали, в основном, правила поведения в
местах общего пользования. Фадин пришел к выводу, что это
также входит в комплекс условий, необходимых для того, чтобы
свалка позволила себя покинуть.
Вести беседы о том, как свалка задерживает беглецов,
считалось верхом неприличия. Фадин это отчасти понимал - ему
и самому было бы неприятно рассказывать о своих приключениях.
Точно так же запретной темой считалась жизнь за пределами
свалки. О том, кто чем занимался до того, как сюда попал,
Фадин знал мало - об этом не говорили. Однако некоторые
члены бригады были знакомы раньше, о чем можно было судить
по обрывкам фраз, касающихся былого единства места, времени
или рода деятельности. Относительно одного члена бригады -
ленивого, рыхлого мужчины с ватным лицом и замашками
аристократа, вконец опустившегося и неряшливого, Фадин знал,
что он был директором универмага, потому что раньше его
видел однажды в этом универмаге прохаживающимся с хозяйским
видом между рядами одежды, и еще потому, что его прозвище
было Директорат. Почему именно Директорат, а не Директор,
Фадин не знал, но прозвище казалось ему верхом точности
определения человеческого типа. Вообще именами и фамилиями
на свалке не пользовались. Фадин получил прозвище Абрек,
быстро привык к нему и даже пытался спроецировать образ
дикого горца на свой характер. Без особого, впрочем, успеха.
Жизнь на свалке носила довольно монотонный и размеренный
характер. Исключение составляли суббота и воскресенье, когда
народ прибывал с целью удовлетворить свои потребности в
разного рода вещах, которых нигде, кроме свалки, найти не
сумел. Пришельцы отличались от аборигенов нештатной одеждой
и крайней бестолковостью. Вместо того, чтобы спрашивать, где
что лежит, они бродили по свалке, обрывая штанины и рукава
и, как правило, уходили ни с чем. Контакты с ними у членов
бригады носили осторожный и односторонний характер. Фадин
довольно скоро понял, в чем тут дело. А дело было в том, что
каждый из членов бригады опасался встретить знакомых. Если
же это случалось, вел себя нейтрально. Да, мол, вот такое
дело, надо кое-что подобрать.
Бытовые вопросы повседневной жизни были решены довольно
безыскусно. Спали на нарах. У каждого было свое место, свой
матрац и табуретка, как в казарме. Белье меняли раз в две
недели после бани, которая была оборудована в одном из
вагончиков. Еду привозили строго регулярно. Откуда брались
все эти блага, Фадин не знал, и не считал нужным
интересоваться. Ни о каких расчетах и зарплате речи не было,
хотя было точно известно, что какие-то деньги куда-то
"идут". Откуда это было известно, известно не было, равно
как и куда именно. Дед утверждал, что "на книжку", хотя, по
мысли Фадина, эта вера носила у него характер веры в святого
духа, творца всего сущего.
Стиль работы у каждого был свой. Одни ходили группой,
тщательно обыскивая каждую кучу, другие стерегли машины с
мусором, трегьи следовали за бульдозером, который
систематически разравнивал территорию свалки, хотя больше
чем на одну пятую часть его не хватало.
Кто, где, чего и сколько взял - не контролировалось, но,
если кому-то сильно повезло (в смысле условной ценности
найденного), то этот факт живо обсуждался за обедом и перед
сном. Ценность заключалась либо в уникальном весе ("пуда два
потянет"!), либо в изящной форме ("как кочерга, только с
выемкой на конце и две дыры под болт"), либо в том, что
найденная вещь когда-то, до утилизации, признавалась особо
дефицитной, а здесь валяется просто так ("...и почти новая,
бери - не хочу").
Фадин отметил многие странности в деле организации сбора
вторсырья. Например, везде, там и сям, по свалке были
разбросаны предметы, способные своей массой закрыть месячный
план бригады по металлу. Как то: цистерны, кузова
автомобилей, ржавые дизели. Да хотя бы тот же сгоревший
автобус. Но их почему-то никто не трогал.
В бригаде Фадин держался особняком. В разговоры не
встревал и в собеседники не навязывался. После ужина, если
было настроение, шел куданибудь, а нет - ложился на нары и
делал вид, что дремлет. На самом деле он, конечно, не спал,
а лежал с закрытыми глазами и думал. Или слушал, что говорят
другие.
Круг тем у местных обитателей был весьма ограничен.
Говорили о погоде, о сезоне, о возможном потеплении или
похолодании. О том, что кто-то там обещал прислать еще один
вагончик под красный уголок, где будет телевизор и газеты.
Газеты здесь и так попадались, но только те, что прибывали с
мусором - от месячной, до годичной давности. Попадались и
телевизоры... Еще говорили о рыбалке, о женщинах, о выпивке
и закуске. Ни того, ни другого, ни третьего здесь не было.
Из всех удовольствий были только папиросы "Беломор",