Красногорске.
- В Красногорске? - обрадовался Костя. - Отлично! Я тебе дам записку для
Можаева и Благуши. Сейчас только напишу название гостиницы. У тебя есть
ручка? Они остановились в "Тянь-Шане".
- К чему эти светские условности? - поморщился Гиндукушкин. - Во-первых,
в Красногорске один-единственный приличный отель. Во-вторых, Мартына и Юрия
я знаю еще с пеленок. Впрочем, может быть, вы мне не доверяете? Тогда
посылайте по почте! Но Гиндукушкин еще пользуется доверием! Даже сам Виктор
Викторович поручил мне дело деликатного свойства. Между нами, в
красногорском зоопарке я должен раздобыть для съемок десяток орлов-беркутов.
И Власий, спрятав конверт в карман, снисходительно оглядел расходящуюся
толпу провожающих.
- Местное время восемнадцать часов, - объявило радио. - Начинаем концерт
для детей ясельного возраста. Слушайте, детки, песенки из кинокартинок!
- Мы парни бравые, бравые, бравые... - забасил хор.
- Правильно подмечено, - ухмыльнулся Гиндукушкин. - Уж кто-кто, а мы,
протарзановцы, бравый народ. Ну кто бы еще на нашей студии мог так
подготовить экспедицию, а? Учтите сложность сюжета - короткометражная
новелла об овце "Золотое руно"?
- Пора в путь-дорогу, - советовал хор, - в дорогу дальнюю, дальнюю,
дальнюю...
- Верно, - сказал Власий, - пора. И я отплываю! До скорых встреч.
И Гиндукушкин сбежал с крыльца-перрона.
Шишигин вспомнил, как уезжали Мартын и Юрий, - просто ушли из студии,
захватив по аппарату. И ведь они ехали на съемку большой и важной темы. А
здесь новелла об овце и уйма техники, десятки машин...
...На этот раз Костя шел по студии без очередного сценария в руках, но
по-прежнему не замечая ничего вокруг: он был погружен в размышления об
очередном номере многотиражной газеты...
Фельетон четырнадцатый
ЛИТБОЯРИН
На тридцатом километре, где с автобуса сошли Пелагея Терентьевна и
операторы, дорога раздваивалась. Тут стоял полосатый столб, похожий на
пограничный знак:
ДО БОМАРШОВКИ 3 КМ НЕ СИГНАЛИТЬ:
ИДЕТ ТВОРЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС! - Начинается личный бомаршовский шлях, - отметил
Юрий, закуривая трубку. - Троллейбусное сообщение еще не налажено?
- А вы к нему? - спросил старичок в ватнике. - Тогда пойдемте, нам по
пути. Я у них, у Бомаршова то-есть, садовником работаю...
Пелагея Терентьевна с интересом смотрела на аккуратные полянки вдоль
шоссе, на стога сена, заботливо прикрытые брезентовыми попонками на случай
ненастья. Молодые елочки были подстрижены под кипарисы и стояли вдоль
дороги, как свернутые знамена в зеленых чехлах. На поворотах белые палочки:
чтоб не заехать в канаву.
Юрий был мрачен. Его не умиляли ни попонки, ни елочки, ни палочки.
- А моя дочь за сына этого собственника замуж выходит, - задумчиво
произнесла Пелагея Терентьевна. - Весь в папу, видно.
- За что ж вы так моего хозяина честите? - общительно улыбаясь, вклинился
в разговор старичок. - Он человек хороший. Труд, то-есть, любит. Сам иной
раз цветок посадит. Босиком ходит. Все жалеет, что сохи нет. Хочу, говорит,
по примеру великих, то-есть, писателей за сохой походить.
- Но великие писатели, - заметил Юрий, - еще изредка и писали. А что
написал ваш хозяин?
- Ну, это ты брось, Юра, - забасил Мартын. - Его фамилия знакома и по
газетам и по журналам. То под некрологами встречается, то под приветствиями
по случаю...
- А может, он расстроит свадьбу эту? - задумчиво проговорила Пелагея
Терентьевна. - Ведь умный, наверное, человек. Поймет, что к чему.
- Что касается популярности бомаршовской, - усмехнулся Можаев, - то про
него метко сказано: "автор нашумевшей сберкнижки". О деньгах его я слышал
много, а книги, кроме "Старого звона", что-то не припомню.
- Понапрасну вы это все, - сказал садовник, - Дормидонт Сигизмундович
такой хозяин, что лучше и не надо... Вычеты из зарплаты не делает, отгулы за
сверхурочные дает. Хорошо у него работать... А я в хорошем толк знаю: сам в
свое время неплохо жил, собственную цветочную торговлю имел... Бывшая жена
хозяина, Марья Поликарповна, то-есть, которая в запрошлом году от него
сбежала, меня очень уважала. Красивая была женщина. Пожила всего с хозяином
годика три и к другому ушла... Говорят, не вынесла...
Пешеходов догнала легковая машина. Благуша вышел на середину дороги.
Сигналить шофер боялся, поэтому он затормозил у ног Мартына и принялся
ругаться шепотом.
- Подвези, Вася, - сказал старичок. И представил водителя: - это механик
нашего гаража, в Бомаршовке, то-есть. Вася, подвези гостей!
- Ну, садитесь, - милостиво разрешил Вася, - только поскорее
устраивайтесь, а то я спешу: у нас сейчас профсоюзное собрание идет, выборы
месткома. Дормидонт Сигизмундович уже выговор получил от обкома профсоюза: у
него в организации два года собрания не было.
Пелагея Терентьевна и операторы недоумевающе переглянулись.
- Я что-то ничего не соображу, - сознался Юрий. - Вы ведь не на
государственной службе, у вас же не учреждение... При чем тут местком?
- Э, мил-человек, законов не знаешь! - усмехнулся старичок.
- Очень просто, - сказал Вася, небрежно, одним пальцем, ведя машину, -
даже домработницу и ту профсоюз к себе принимает, хоть она у частного лица
служит... А нас у хозяина двадцать человек. А как по закону положено? Если
на любом предприятии имеется более шести, кажется, членов профсоюза, то они
объединяются в низовую профгруппу... А там уже и местком и все такое прочее.
- Больших денег стоит такой персонал, - сказал Юрий. - Фонд зарплаты,
наверное, не один десяток тысяч составляет.
Деревья расступились, и машина подкатила к светло-синему высокому забору.
Из-за него виднелись двухэтажные резные хоромы с петушками на гребне крыши.
- Отгородился от жизни, - вздохнул Юрий. - Чтобы поменьше заглядывали в
душу те, кто не имеет дач и заборов.
- Это, во-первых, для творческой обстановки, - сказал Вася, - во-вторых,
не от народа, а от знакомых, а в-третьих, слезайте, дорогие гости,
приехали... Дальше ворот никого посторонних возить не имею права...