...Когда Пелагее Терентьевне, уже приготовившейся к отъезду, рассказали
эту эпопею, она развела руками:
- Что поделаешь, в семье не без урода... Эх, жалко мне Вероиду!.. Ну,
Вова, домой не опаздывай... Золотая ведь свадьба все-таки...
И воздух снова наполнился мощным гулом моторов. Мимо Станции мчались
грандиозные двадцатипятитонные машины, и казалось, шоссе прогибается под
ними. Многие автомобили, в том числе и "Победа", в которой сидел Юрий,
выехали на шоссе и устремились за грузовиками.
Фельетон двадцать второй
ИСТОРИЯ И МЕСТКОМ ВАС ОПРАВДАЮТ
Прежде дом был знаменит только своими пузатыми, как самовары, колоннами.
В нем мирно обитали два взаимоисключающих учреждения - "Облводка" и
"Горводопровод". Потом неведомо зачем их слили. Новый гибрид был назван
трестом "Буфет-ларек". В результате проведенной реформы нижний этаж здания
высвободился, и туда перекочевала местная филармония. С тех пор этот особняк
иначе, как "домом с музыкой", никто в городе не называл.
Перед фасадом внутри загончика, обрамленного литой чугунной оградой,
целыми днями толпились представители концертно-эстрадных жанров. Работники
треста "Буфет-ларек" из своего бельэтажа слышали увлекательные разговоры об
отгадывании мыслей на расстоянии, заниженных ставках, репертуарном кризисе и
о пантомимах для детей дошкольного возраста.
На сей раз здесь шумели более обычного. Уже три дня формировалась
концертная бригада Елизаветы Калинкиной для гастролей в колхозах области. И
сегодня дирекция филармонии в лице товарища Какаду должна была окончательно
решить, кто же, наконец, отправится в дальний вояж. Происшествие это не было
рядовым. Актерским коллективам редко дозволялось удаляться от областного
центра.
- Творческая масса не должна отрываться от руководства, - назидательно
говаривал товарищ Какаду. - Если она уедет далеко, как я буду осуществлять
повседневный контроль?
К счастью, после того как в "Красногорской правде" появилось письмо
сельских зрителей, истосковавшихся по культ-обслуживанию, решено было
направить бригаду в самый отдаленный район.
Филармонисты страстно мечтали о поездке, втайне опасаясь, что многих
могут не включить в программу. Естественный репертуарный отбор производил
сам товарищ Какаду, и это осложняло ситуацию. О чем бы сегодня ни беседовали
артисты, все в конце концов сводилось к одному: возьмут или не возьмут...
В глубине аллейки сосредоточенно прогуливалась почтенная Дама в накладных
буклях - бабушка местного чревовещания Турнепсова-Ратмирская. Время от
времени она беседовала сама с собой по поводу предстоящих гастролей. В
последнем сезоне ее оригинальный жанр испытывал репертуарный голод.
Специфика чревовещания устрашала известных авторов, и Турнепсовой в основном
приходилось пробавляться продукцией крючника-малоформиста Взимаева.
Вот и сейчас, уловив на величавом лице Ратмирской признаки уныния,
малоформист быстро подбежал к ней. Вкрадчивым голосом человека, продающего
товар из-под полы, Взимаев произнес;
- Уймите волнения страсти. Взимаев о вас позаботится! Есть стихотворный
скетч специально для вашего жанра. "Экскаватор и новатор". За новатора вы
говорите, а за экскаватора вы вещаете, понятно? Публика впервые услышит
голос шагающего экскаватора! Чудный утробный юмор!
Шагай вперед, мой экскаватор,
Ведь на тебе сидит новатор!
Новатор крутит регулятор -
Шагай вперед, мой экскаватор!
- Я подумаю! - ошеломленно сказала Турнепсова. Ей не хотелось осложнять
отношения с универсальным Взимаевым.
- Пятнадцать минут на размышление, - ультимативно произнес литературный
крючник и побежал на другой конец сквера.
Беспокойство творческих работников по поводу предстоящих гастролей имело
под собой фундамент. Никогда нельзя было угадать, чего потребует товарищ
Какаду в текущий момент. Все зависело от того, какую передовую статью
сегодня утром он прочитал, какой разговор имел с начальством, кто что ему
сказал по телефону. И он тут же, не переводя духа, кидался "проводить в
жизнь" руководящее указание. Но проводником он вое же не являлся. Если
говорить языком физики, то его скорее можно было назвать трансформатором,
так как все, что он читал и слышал, странным образом трансформировалось в
его голове и зачастую обращалось в свою противоположность.
...Однажды руководитель филармонии, по ошибке попав на Совещание
физкультурников, услышал о том, как важен массовый туризм. Он созвал
репертуарно-музыкальных деятелей и Срочно приказал составить программу,
посвященную пропаганде дела массового туризма среди трудящихся. В эту
программу товарищ Какаду предложил включить песенки "Я хожу, хожу, хожу...",
"Эх, расскажи, бродяга..." и "Выплывают расписные..."
Репертуарно-музыкальные деятели указания своего шефа не выполнили. Они
знали: надо подождать сутки, завтра будет другая передовая, а следовательно,
другие "установки". Так все и произошло. Передовая, напечатанная на
следующий День, призывала к высокой идейности.
- Есть новое указание, - сказал товарищ Какаду. - Идейность. Надо
бороться.
И он сразу же встал в первые ряды борющихся. Директор филармонии напал на
мастера художественного свиста, чью соловьиную программу он признал
абстрактной и безыдейной. Кончилось тем, что свистуна одевали под
Соловья-разбойника и выносили на сцену сидящим на дереве. Там он десять
минут олицетворял собой былинного злодея, после чего аккомпаниатор в гриме
Ильи Муромца (носитель прогрессивного начала) сбивал его палицей.
Но труднее всего было с юмором и сатирой. Смех настойчиво требовал себе
"зеленую улицу". И товарищ Какаду зашёл в тупик.
- Где достать Гоголей и Щедриных? - страдальчески вопрошал он. - Надо
откликнуться, а то ка-а-ак аукнется!.. Надо искать!
И товарищ Какаду нашел. Нашел в ансамбле сопельщиков и гудошников солиста
по фамилии Щедрин. Сопельщик был немедленно переквалифицирован в сатирика.
По заказу товарища Какаду он приступил к созданию обозрения "История одной
филармонии", и уже сам Взимаев ревниво поглядывал на новоиспеченного
конкурента.
Вот отчего деятелям эстрады никогда не было известно заранее, что день