- Хорошо, я с ним поговорю, - усмехнулась Калинкина, - но за успех не
ручаюсь.
- Тогда не поедет, не поедет...
- Ну, а что вы предложите мне как фокуснику? Откликнуться на насущные
вопросы повышения удойности крупного рогатого скота? Об этом, кажется,
говорилось во вчерашней газете?
- Говорилось. Правильно. Надо откликнуться. Как это отражено на
сельскохозяйственной выставке? Показом экспонатов. И мы должны показом...
Например, так... например, так... например, так.... Вы выносите на сцену
большую охапку кормов. Сено и прочий силос. Накрываете это плакатом. Текст:
"Столько ест непородистая корова". Переворачиваете плакат - текст: "А вот
что она дает взамен". И вместо кормов под ним стакан молока. То же самое
делаете второй раз. Кормов горсточка. А вместо стакана - бидон. Текст: "А
вот производительность труда породистой коровы". Доходчиво, наглядно,
сельскохозяйственно.
- Слушая вас, - сказала Елизавета Прохоровна, - я всегда мечтаю об одном
фокусе...
- Мечтайте. Мне неизвестны инструкции, запрещающие мечтать.
- Найти бы такую инструкцию: накрыть ею одного моего любимого начальника,
потом поднять - ан исчез он. Нету его...
- Пользуйтесь. Пока есть указания о развитии критики и самокритики -
пользуйтесь. Критикуйте. А я обязан терпеть ваши выпады. Но бригаду по
вашему списку не пошлю. Нет у меня прямых инструкций на нецеленаправленный
репертуар... репертуар... репертуар...
Елизавета Прохоровна махнула рукой и вышла из кабинета во дворик.
По печальным лицам актеров, стоявших под окном товарища Какаду, Елизавета
Прохоровна поняла, что они слышали все обсуждение программы.
- А мне, братцы, обидно не за себя, за зрителя досадно, - голосом Ивана
Сусанина пробасил Бурлаков.
Музыкант-виртуоз тоже был оскорблен до глубины души:
- Жаловаться буду... Письма писать буду...
- Писали уже, - пожала плечами Турнепсова-Ратмирская. - А товарищ Какаду
сидит себе сиднем тридцать три месяца и три дня. Для меня всегда это
остается загадкой: как такие люди попадают в искусство? Он ведь в
"Горводопроводе" работал, а после слияния с "Облводкой" не у дел остался...
И что его тут держат?
- А за что его увольнять? Он ничего не нарушает. На все откликается, -
молвил малоформист Взимаев. - Зря ругаете руководство. Ей-богу, с ним легко
обновлять репертуарчик. Деликатный человек - никогда не скажет: халтура,
моя. Заглянет в инструкцию, и все в порядке! Так что понапрасну
наваливаетесь на вполне приемлемую личность.
Елизавета Калинкина молча слушала сетования своих коллег. Ее мысли были
заняты предстоящей поездкой.
- Но как быть с бригадой? - задумчиво произнесла она. - Как спасти
номера? Где ее достать, дополнительную директиву?
- Постойте, дети! - воскликнула прародительница местного чревовещания. -
Дополнительная директива... дополнительная директива...
- Что с вами? - удивился эксцентрик. - Вы, видимо, стали заговариваться,
как товарищ Какаду.
- Это ничего... это ничего... Тьфу ты, нечистый дух!.. Будет нужная
директива! Елизаветушка! Айда!
И, оставив удивленных сотоварищей в скверике, Турнепсова-Ратмирская
увлекла Калинкину за собой.
Шум под окнами товарища Какаду стихал. Серый кабинетик нагрелся под
лучами полуденного солнца. Стало душно, как в теплице. Товарища Какаду
разморило. Он клюнул носом. Клюнул раз, клюнул два и впал в состояние
блаженной дремоты.
СОН ТОВАРИЩА КАКАДУ
И снился чудный сон товарищу Какаду. Ему снилось, будто бы он назначен
руководить всем искусством сразу. Выдали ему персональный "ЗИМ", запряженный
четверкой бронзовых коней, с возницей Аполлоном па ковровом облучке.
Приезжает товарищ Какаду в свой кабинет, а в прихожей все девять муз сидят
за секретарскими столиками и подшивают инструкции.
- Мельпоменочка, - игриво потрепав музу по подбородку, сказал товарищ
Какаду, - можете пускать драматургов!
В кабинете стен не видно - кругом картотеки, картотеки... Каких только
необходимых вещей в них нет! Инструкции, директивы, указания, цитаты,
рецензии, отзывы, мнения и высказывания всех вышестоящих работников... Но
больше всего тешили его взор никелированные, похожие на холодильники
репертуарные автоматы.
- До чего искусство дошло! - умилился товарищ Какаду. - Прежде
напрягаться приходилось, ответственность нести, а теперь раз, два...
дзинь-бум... - и отзыв готов. Машину не обманешь! Из прихожей донесся
властный голос.
- Опять Бомаршов, - поморщился товарищ Какаду. - Пьесу пришел
проталкивать.
- Распорядись насчет денег, Какадуша? - закричал Бомаршов с порога. -
Пьесу тебе приволок.
- Сейчас провернем! - потер руки товарищ Какаду.
- Кого это ты проверять вздумал? - закричал Бомаршов. - Меня, члена всех
комиссий и всех редколлегий! Да я же переиздаюсь каждый год! - и он принял
позу, в какой запечатлен Пушкин на Пушкинской площади в Москве.
Товарищ Какаду взял пьесу, сунул ее в репертуарный автомат. Дзинь-бум! -
лязгнула машинка, и из нее выскочила карточка: НАРУШЕНИЙ СТАНДАРТОВ НЕ
ОБНАРУЖЕНО. НЕПРИЯТНОСТЕЙ НЕ БУДЕТ.
- Ну, вот и все, - радостно сказал товарищ Какаду, - вот и получил ваш
шедеврик одобрение.
Он оглянулся, но драматурга уже не было. Только облако винного пара
степенно поднималось к потолку.
А перед товарищем Какаду возникла уже высокая женщина с белокурой косой.
- Оставьте ваши фокусы, товарищ Калинкина! - закричал товарищ Какаду. -
Почему вошли без доклада?
- А я не Калинкина, - сказала женщина. - Я Публика - муза общественного
мнения.
"У меня вроде такой в аппарате нет, - подумал товарищ Какаду, - наверное,
внештатная единица".