разыщешь.
...Чита воинственно ощетинилась и зарычала. Виктор Викторович оглянулся.
На фоне заката он выглядел монументально. Стальной костюм казался бронзовым.
Рупор в руке походил на сказочную палицу.
- Вместо того, мой юный друг, чтобы выполнять мои распоряжения, -
неумолимо сказал Протарзанов, узрев Можаева, - вы шатались под сенью местных
кущей. Продолжайте в том же духе, продолжайте...
- У меня на данном этапе дело не личного, а общественного порядка, -
произнес Юрий. - Я тут снял кое-что... Очень интересное. Эти кадры имеют для
вас решающее значение!
- Не надо, - холодно отмахнулся Протарзанов. - До сих пор я как-то
обходился без помощи нерадивых учеников.
- Предупреждаю, Виктор Викторович: снимая "Красногорское руно" и этого
Хватадзе, вы губите государственные деньги!
Самоуверенный, насмешливый взгляд приморозил Можаева к месту.
- Так вот какими пустяками вы взволнованы, мой юный друг? - ядовито
сказал мэтр. - Только не пытайтесь трещать крыльями и говорить слова из
газетных передовиц. Об этике, растратах, самокритике и прочих сантиментах...
Я отгадал, что вы хотели процитировать. Не так ли?
- Вы помогли мне обойтись без резких выражений, - глухо сказал Юрий, беря
себя в руки. - Но кое-что из "сантиментов" вами было забыто. Например
фальсификация.
- Я знаю, юноша, что вам давно не нравится мой творческий метод. Не
делайте широких морских жестов - вы не в открытом океане. Не кивайте на эту
толпу. Учтите, я снимаю для миллионов. Важен конечный результат. Если фильм
будет снят по-протарзановски, мне простят все... И тогда вы придете ко мне с
поздравлениями. Но... возвращение блудного сына не состоится. Его даже не
пустят на порог. А сейчас, мой юный друг, убирайтесь и не мешайте мне
творить.
И, отвернувшись от Можаева, Протарзанов крикнул в рупор:
- Эй, готовьте орлов! Тащите сюда чабана с овцой! Дайте свет! Как со
скалой? Утечки воздуха нет? Снимаем кадр номер шестьдесят восемь! Учтите, мы
должны придерживаться во всем суровой правды жизни!
- Я тоже за правду жизни, - негромко сказал Юрий и, зайдя за режиссерский
шатер, вскинул аппарат. На поле начиналась очередная инсценировка.
Фельетон двадцать шестой
"КОММУТАТОР СЛУШАЕТ!"
Телефон убил эпистолярный жанр.
После того как в трубку было сказано первое "алло", количество писем
стало резко падать. Человечество начало экономить на бумаге. Если раньше
влюбленным, чтобы выяснить отношения, требовалось минимум килограмм
бумтоваров, то теперь можно просто набрать нужный номер и сказать:
- Валя, это ты? Валя, это я. Есть личный разговор. Жду тебя на том же
месте. Подруг с собой не бери.
Конечно, почтовые отправления еще играют в жизни некоторую роль. Но это,
надо полагать, объясняется еще недостаточной телефонизацией. Когда телефон
войдет в быт так же широко, как зубная щетка или консервы "Зеленый горошек",
то личная переписка отомрет сама по себе. Писатели, которые ныне упускают
возможность создать эпистолярные шедевры, потом спохватятся, но будет
поздно.
Труднее будет телефону ликвидировать переписку служебную. Перед ней
слабые токи пасуют. Зато радуются бюрократы: "На телефонный разговор
резолюцию не наложишь, его в исходящие не подошьешь, к исполнению не
предъявишь! Нет-с, уважаемый, давайте составим письмецо!"
И вот уже бежит по улице скороход-рассыльный с охапкой фирменных
конвертов. А ему навстречу другие курьеры с целыми грудами межведомственной
переписки. Курьеры, курьеры, курьеры - тридцать пять тысяч одних курьеров! А
канцеляристы, удовлетворенно взирая на уличную суету, с сознанием
исполненного долга бредут к кассам получать зарплату.
Телефон завоевывает все новые и новые рубежи. Если раньше он был
достоянием ответственных работников и частных зубных врачей, то теперь
телефонный кабель распространен уже более, чем водопроводная труба, хотя еще
и менее, чем электрический провод.
...В селе Горелове телефонный коммутатор работал уже больше года.
Руководить всем этим слаботочным хозяйством поручили Ольге Калинкиной -
курносой улыбчатой девушке. Правление колхоза подарило ей сшитую по
спецзаказу в красногорском ателье форму работника Министерства связи: жакет
с голубым кантом и фуражку. На рукаве жакета перекрещивались две
позолоченные молнии.
Ольга стала самым осведомленным человеком в колхозе. В ее коммутаторе
сталкивались тысячи разговоров, и по характеру службы ей приходилось быть в
курсе всех событий. Ольга могла ответить на любой вопрос, который ребром
ставила жизнь: где в текущий момент находится председатель колхоза? Сколько
литров молока дала за неделю рекордсменка Олимпия? В какую цену сегодня
котировался колхозный лук на кудеяровском рынке? Почему вчера не состоялась
лекция "Как лететь с Земли до звезд"? И зачем звонила Валя из зоолаборатории
Мише по четырнадцатому номеру?
- Коммутатор слушает. Тридцать третий? Готово. Одиннадцатый? Занято.
- Ольга Прохоровна, это опять я, Благуша. Допомогайте! Войдите в мое
положение...
- Вхожу! Все знаю: пленка кончается, Можаев пропал на Кожкомбинате.
Завтра днем часть Калинкиных разъезжается... Съемки будут сорваны. Не
стоните, разговор с комбинатом заказан.
- Чуете, мы с Надей в музее старого быта. Снимаем Прохора Матвеевича.
Если Можаев...
- Уже учла!.. Коммутатор слушает.
- Оля, это я, тракторист Таратута. Соедини меня с книжным магазином в
Кудеярове.
- Подписка на Гюго уже кончилась.
- Ой! Меня остальные Таратуты со свету сживут... Я ж в семье
ответственный за культработу! Бальзака пропустил, Гончарова упустил, теперь
Гюго...
- Таратута, не занимай провода! Байки будешь рассказывать вечером в
клубе.
- А ты там будешь?