— Что случилось? Ты его знаешь? — крикнула Катя.
— И ты его тоже знаешь. Это наш старик, — ответил Дон-Жуан.
Бросив скутер, сразу завалившийся набок, Катя подбежала к Дон-Жуану и присела на корточки рядом со стариком. Маг лежал на спине, глаза у него были закрыты, а из груди вырывалось хриплое дыхание. Кате вдруг стало жаль его: теперь она видела перед собой не дряхлого мага, охотившегося за душами, а лишь больного немощного человека.
— Его нужно отвезти в больницу. Беги вызывай скорую помощь! — велела она Дон-Жуану.
— Ты же говорила, что он бессмертный, — удивился Дон-Жуан.
— Бессмертный он или смертный, но ему нужна помощь. Беги, чего ты стоишь?
Дон-Жуан хотел уже мчаться к телефонному автомату, но в этот момент старик открыл глаза и хрипло спросил:
— Девчонка, это ты?
— Я! Не волнуйтесь, мы вам поможем, — ответила Катя, наклоняясь к нему.
— Раз ты здесь, значит ты была у меня. Но почему ты жива? Разве змея не убила тебя? — спросил он.
— Нет, — ответила Катя.
— А воздушный яд, которым я пропитал шторы в комнате? Разве он не попал вам в легкие и не привел вас к мучительной смерти?
— Как видите, я жива, — сказала Катя, а сама порадовалась, как удачно они сделали, задвинув забрала скафандров. Только бы Федор не снял теперь шлем! Надо срочно сказать ему об этом по передатчику.
— Судьба улыбается тебе, девчонка. Я дважды пытался убить тебя: и дважды ты оставалась в живых. Значит, боги благосклонны к тебе. Верни своего спутника!
— Но он пошел звать вам врача!
— Никого не нужно звать. Это бесполезно, — прохрипел он. — Приподнимите мне голову!
— Так вам удобно? Что с вами случилось? — спросила Катя.
Старик закрыл глаза и забормотал что-то невнятное. В его речи мешались слова древних языков — египетские, греческие, латинские, арабские.
— Что это? — растерянно спросила Катя.
— Это бред, — ответил вернувшийся Дон-Жуан.
Бредил старик долго. Когда Катя и Дон-Жуан уже потеряли надежду что-нибудь узнать, маг вдруг заговорил по-русски, негромко, но внятно:
— Аттила. Он настиг меня. Пророчество свершилось. Я знал, что от судьбы не уйдешь, но всё же попытался. Я бежал по лесу и вдруг увидел его здесь на аллее. Он вдруг возник передо мной — прямой и мрачный. И я услышал его голос, холодный как лезвие кинжала: «Ты предал меня, Сарданапал! Ты отнял у меня жизнь! А я теперь отниму у тебя твою власть, твои силы и твое бессмертие. Помни тот день!»
— Какой день?
— День, когда я отравил его… — с трудом ответил старик. — Я был его лекарем, он доверял мне. Звали меня тогда Сарданапал. Я помогал Аттиле советами. В его войске я прошел всю Малую Азию. Римляне мне хорошо заплатили, очень хорошо. И я подмешал Аттиле в кувшин с вином яд. Раб попробовал вино, но остался жив. Наивные гунны, дикий народ, они не знали, что мой яд действует только в сочетании с бараньей кровью. Аттила очень любил баранью кровь. Он всегда пил её на осеннем празднике. Я не стал дожидаться, пока яд подействует и бежал на лодке той же ночью. Через два дня я узнал о смерти Аттилы. Перед смертью он поклялся отомстить мне и сделал это сейчас, через две тысячи лет. И вот теперь у меня нет больше ничего: он отнял у меня всё — магию, бессмертие, надежду стать молодым. Я не смог даже помешать ему: все мои заклинания, вся моя магия оказались бессильными. Теперь я просто старик, обычный, древний старик и едва ли моя жизнь на этой земле будет долгой. Сбылось пророчество одной юной цыганки, предрекавшей мне смерть от мертвого врага. Она была ведьма и её сожгли на костре.
Фесандопулос застонал: и трудно сказать, чего больше было в его стоне — боли или тоски человека, лишившегося своей вечности.
— А где князь Багрятинский, где Ольга, где все те души, что вы унесли с собой? — взволнованно спросила Катя.
Старый маг взглянул на нее и расхохотался:
— Ты все еще надеешься? Не надейся напрасно. Единственное, что меня теперь утешает — это мысль, что этим душам, теперь еще хуже, чем мне. Я-то заслужил свою участь, а они нет.
— Что с ним? Где склянки? — крикнула девушка.
— Склянки? Тебе нужны они? Бери их, вон они валяются, — подняв руку, Фесандопулос показал ей на забор, возле которого бесполезной грудой стекла лежали те самые бутылочки.