— Ну что, попробуем включить? — Гений потянулся к пусковому тумблеру.
На лице у него явственно читалось беспокойство: сработает ли их детище? Но не успел он щелкнуть тумблером, как в соседнем зале послышались шаги.
— Черт возьми, нас засекли! — всполошился Федор.
— Не похоже. Скорее всего это плановый обход, — шепнул Дон-Жуан. — Давайте спрячемся!
Подхватив с пола ловушку и скафандры, ребята нырнули за подставку с трофейными германскими знаменами, за которыми их непросто было разглядеть. Лишь в последний момент они сообразили, что оставили кровать с профессором на виду, но исправлять ошибку было уже поздно.
В зал вошли два охранника в форме службы безопасности музея. Один охранник был маленький и толстый живчик, другой — атлет с глуповатым лицом. Атлет остановился возле кровати с загипсованным профессором и озадаченно уставился на нее.
— Слышь, Вась, а это чего такое? Раньше его тут не было, — спросил он.
— Да ну его! Чучело какое-то. Они тут каждый день экспозицию меняют, — ответил живчик, подходя и трогая профессора за забинтованную ступню. Тот лежал не шевелясь, хотя, судя по всему, был обижен, что его назвали чучелом.
— Нет, тут что-то не то. Смотри: этого чучела в описи нет. Тут написано: «мортирка малая», а потом сразу «барабан гвардейский пехотный», — сказал атлет, заглядывая в какую-то папку.
— Ну и что, что нет? Для нас главное, чтобы ничего не пропало, а если что-то новое появится, это уже не наше дело. Пошли отсюда, надо телик посмотреть: в стране фиг знает, что творится, а всё из-за этих сосунков, что коды спёрли!
Подождав, пока шаги охранников затихнут, «великолепная пятерка» вышла из своего укрытия.
— Слышали, если война начнется — все будут думать, что это из-за нас, — сказала Катя.
— Знаю: я об этом в «Новостях» слышал, — подтвердил Федор.
— Тупицы! Нет, вы подумайте: назвать меня чучелом! — нижняя челюсть профессора задрожала от негодования.
Обидчивый Фантомов долго не мог успокоиться, и всё ворчал, называя охранников то питекатропами, то недоумками, то жгутиковыми водорослями. Притих он только, когда Егор включил ловушку.
Из большой линзы, установленной в верхней части ловушки, ударил сноп света. В своей нижней части он был ярким, но выше рассеивался, переходил в радугу и терялся в высоких сводах потолка. Звуковое устройство негромко потрескивало.
«Великолепная пятерка» замерла. Сейчас, на их глазах, на верхнем этаже исторического музея, решалась судьба мира. То, какой эта судьба будет дальше, зависело теперь он них и от этой неуклюжей потрескивающей модели.
Егор сидел рядом с ловушкой на корточках и, щурясь от яркого света, трогал какие-то контакты, проверяя, не перегреваются ли они. Потом, не замечая никого и ничего вокруг, он лег на живот и стал трогать что-то снизу.
Внезапно звуковое устройство стало потрескивать громче, а потом издало короткий высокий звук и сразу умолкло.
— Ну как оно? Накрылось? — спросил Федор, кусая большой палец, что он всегда делал, когда волновался.
— Нет. Оно завершило цикл поиска, — сказал Егор.
— И что, схватили мы Аттилу? — спросил Дон-Жуан, хотя уже раньше по безрадостной интонации Гения, он понял, что они потерпели неудачу.
— Помните тот высокий звук? — подал голос профессор. — Это был сигнал, что в зоне действия ловушки обнаружен источник потусторонней психоэнергии. Но, видимо, он был уже на границе досягаемости, потому что мы сразу его потеряли. Ловушка не смогла втянуть объект.
— И что теперь? — беспомощно спросила Катя.
— А что теперь? — сказал Дон-Жуан. — У нас в запасе еще три часа. Самое время научить Маменьку пользоваться ловушкой. Дадим ей ловушку и пусть летает с ней, ищет Аттилу.
— Не пойдет, — сказал профессор. — Маменька — существо необязательное. Она вполне может забросить ловушку куда угодно, хоть в Москву-реку, а сама будет жонглировать мусорными баками. За Маменькой нужен глаз да глаз. Нужен кто-то, кто держит ловушку и не дает Маменьке зачудить.
Едва профессор это сказал, как по меньшей мере четыре пары глаз уставились на Пашу.
— Давай, Колбасин! Других кандидатур нет. У тебя есть шанс стать героем! — заявил Федор.
Паша глубоко вздохнул, прикидывая, нельзя ли ему как-нибудь отмазаться от того, чтобы становиться героем.
— Это всё, конечно, отлично… — протянул он. — Да вот только сомнения берут.