— Как-то всё слишком легко, — задумчиво сказал Паша. — Ни тебе видеокамер, ни дополнительных систем. Справился с охранниками и поезжай себе, как в обычном доме.
— Действительно странно! — согласился Егор.
Внезапно движение лифта замедлилось, и он остановился посреди шахты. На его боковой панели замигала красная лампочка, и зажглась надпись: «Для продолжения движения вставьте ключ доступа.»
— Ну вот, накаркали! И что мы теперь будем делать? — возмущенно спросила Катя.
— Не знаю, — признался Егор.
— И ключа у тебя нет?
— Откуда? Видишь, здесь даже замочной скважины нет, куда его вставлять. Значит, это не обычный ключ, а электронный, вроде автомобильной пищалки.
— А если нам попытаться разжать дверцы и вылезти?
— Ты с ума сошел! Дверцы бронированные, а под нами метров сорок отвесной шахты. Кажется, мы здесь надолго застряли, — вздохнул Гений.
* * *
Аттила прошелся по бункеру быстрой порывистой походкой, столь непривычной прежде для старого и рыхлого тела президента. Затем он круто повернулся на каблуках и, наклонившись к ребятам так близко, что они услышали его хриплое дыхание, произнёс:
— Когда-то я не задумываясь велел бы разорвать вас конями, сбросить со стены или поднять на копья! Но сейчас я не стану этого делать. Я отсрочу вашу казнь, жалкие червяки, и вы узрите, как земля вновь содрогнется под моей железной поступью и все воскликнут: «Это вернулся Аттила! Бич Божий!» Теперь я не жалею, что старый лекарь тогда дал мне яд и мне пришлось томиться в кувшине. Я растратил бы свою ненависть впустую. Тогда я не умел бы завоевать весь мира, а теперь смогу! Какое могучее оружие, какие железные армии — и все они будут подвластны мне!
Аттила стиснул кулаки и потряс ими, обращаясь к небесам, которые находились где-то там, далеко, за сотней метров грунта и песка. В этот миг Аттила показался Дон-Жуану безумцем.
— Еще при жизни я вызывал у всех ненависть и страх. Меня не любили, но боялись, смертельно боялись, даже собаки и лошади, которых я никогда раньше не видел. Меня не боялся лишь мой вороной жеребец, бешеный, огромный и злой. Этот жеребец был мне под стать. В стойле он искалечил двух рабов-конюхов, а в бою бил копытами и грыз коней и всадников, всех, кто попадался нам на пути. На Каталаунских полях в Галлии нас разбили. Мои галлы бились как львы, но союзники струсили и обнажили фланги. Позднее я люто расчитался с ними. Сжег их города, а их вожди, клянусь, они пожалели, что не погибли в бою. Победители не преследовали нас, они боялись меня даже разбитым. Я собрал войска и встал лагерем у Дуная. Весной ко мне должно было прибыть подкрепление из степей, и земля вновь задрожала бы под моими ратями. И тут почти перед самым триумфом, перед неминуемой победой я был изменнически отравлен, а моя душа помещена в этот проклятый кувшин. Долгие века длилось моё заточение, и ненависть моя все возростала. Я знал, что идут века, чередуются поколения, меняется сама жизнь, а я все лежу на речном дне, прикрытый тяжелыми плитами, потерявший всё, кроме моей ненависти. Но вот пробил час, мой могильник был разграблен, вы разбили кувшин и настал час мне рассчитаться со всеми! Руины, кровь… Всё это не пугает меня! Пусть погибнут потомки тех, кто когда-то враждовал со мной, и на их трупах, на сожженых городах я воздвигну свою власть, которая будет безграничной.
— А если победит не Россия, а какое-нибудь другое государство? — спросил Дон-Жуан.
— Для меня это неважно. Неужели ты думаешь, я испытываю привязанность к этой стране или к этому немощному телу? — Аттила поднял руку, разглядывая ее словно нечто чуждое и постороннее себе. — Мне без разницы, кто победит. Когда наступит час, я переселюсь в другое тело — тело президента той страны, который выиграет войну. Или я буду странствовать из тела в тело и наслаждаться азартом битвы. Я еще не решил, как я поступлю.
Внезапно стоящий на столе телефон издал короткую трель. Аттила повернулся к нему, видно, вспоминая что это и зачем он нужен. Потом снял трубку и заговорил уже другим голосом — старым голосом порабощенного им президента.
— Кто? Министр обороны? Хорошо, соедините… Да, слушаю… Нет, я не отменил свой приказ. Ровно за десять минут до истечения срока ультиматума начинайте массовый пуск ракет по заданным целям… Одновременно дайте войскам приказ переходить государственную границу. Что? Согласование с думой и кабинетом министров? Плевать я хотел на согласование! Понимаю ли я, что начнется мировая война? Отлично понимаю. По-вашему ракеты строились для того, чтобы ржаветь в шахтах? Вы генерал или кто? Предупреждаю, если вы не выполните приказ, пожалеете, что родились на свет. Вы и так жалеете, но выполните? Отлично, я знал, что вы надежный человек.
Аттила положил трубку и посмотрел на часы.
— Что за дурацкое изобретение этти ваши стрелки! Прежде мы определяли время по солнцу, а расстояние считали днями в седле, — сказал он.
Федор взглянул на циферблат его часов и увидел, что уже без двадцати шесть. Сейчас весь мир находится в напряжении, а пальцы всех военных замерли на пусковых кнопках. Еще немного и будет поздно. Не станет ни самого Федора, ни его брата Егора, ни их родителей — сотни миллионов людей превратятся в прах и пепел и лишь дома с выжжеными окнами будут напоминать о времени, когда на Земле обитали люди.
И Федор решил рискнуть. Когда ничего другого не остается, риск становится единственным выходом. Он подпрыгнул и выбросил в прыжке ногу, метя президенту в подбородок. Если бы удалось отправить президента в нокаут, кто знает, вдруг у них появился бы хоть маленький шанс?
За мгновение до того, как нога Федора врезалась в цель, Аттила резко поднял голову, и в тот же миг Федора отшвырнула назад незримая сила.
— Болван! — усмехнулся Аттила. — Наивный болван! Я сильнее тебя в триста раз! Старик маг отдал мне больше энергии, чем я сам приобрел бы за десять лет. А чтобы ты поверил в это, я заставлю тебя задушить самого себя.
— Не заставите! — с усилием выговорил Федор, пытаясь встать.
Аттила скривил рот, и Дон-Жуан увидел, как руки Федора поднимаются и, дрожа, тянутся к его горлу. Федор с ужасом смотрел на них и, видно, напрягал все силы, чтобы остановить их. Его лицо покраснело, а пальцы на руках так сжались в кулаки, что побелели костяшки. Федор схватил себя за горло, и ладони его стали медленно сжиматься. Федор захрипел и лицо его стало страшно краснеть.
— Нет! — закричал Дон-Жуан. — Нет! Остановитесь!
Он схватил со стола тяжелую хрустальную пепельницу и швырнул ее в Аттилу. Тот на секунду повернул голову, зацепив летящий предмет взглядом, и, круто изменив направление, пепельница врезалась в стену в нескольких сантиметрах от головы самого Дон-Жуана.