отстрелялись, все нужные "да" произнесены, и она с ним... с ним... с ним...
в беде и в радости, в болезни и в здравии, покуда смерть их не разлучит...
Тут он вспомнил, что не знаком с ней и вряд ли когда-нибудь
познакомится. Вечно эти препятствия! В мрачном расположении духа Билл вышел
на Бонд-стрит, направил стопы на восток и вскоре сидел с мистером Макколом
за столиком в сияющем зале Баррибо.
Обед не задался, хотя у Баррибо, как всегда, не пожалели усилий. Билл
не имел возможности проверить, насколько общительны крупные производители
лаков и красок, но час в обществе мистера Маккола убедил его, что тот,
вероятнее всего, не дотягивает до статистического уровня. Он молчаливо
поглощал пищу, что же до пиршества ума и общения душ -- лишь изредка сопел,
припоминая, видимо, последнюю партию краски или вчерашние поставки лаков.
Словом, Биллу пришлось потрудиться сильнее, чем он желал, особенно в такие
минуты, когда сердце опечалено, а голова занята невеселыми мыслями. Когда
гость наконец встал, Билл с радостью проводил его к вращающимся дверям и
препоручил заботам руританского маршала, который подает такси посетителям
Баррибо.
Когда он вернулся в зал, сердце его было по-прежнему опечалено, хотя с
мистером Макколом он распростился навеки. Общепризнанно, что самый горький
удел олицетворяет человек, одетый на выход, которому некуда пойти; и мало
найдется столь черствых душ, чтобы, рассуждая о таком человеке, они не
вздохнули и не уронили слезинки. Но хотя этот несчастный безусловно влип и,
вероятно, лупит себя в грудь, как брачный гость при звуках фагота, страдания
его меркнут перед муками того, кто рвется сложить богатства своей души к
ногам возлюбленной, но, к сожалению, не знает, где она живет и как выглядит.
На Билла нашло неодолимое желание закурить. Он полез в карман и не
обнаружил там портсигара. Решив, что забыл его на столике, он рванул в
ресторан -- забрать портсигар, пока тот не приглянулся какому-нибудь
махарадже.
Путь его лежал мимо невысокой беленькой девушки. Билл скользнул по ней
взглядом и отметил про себя "симпатичная", когда она заговорила, обращаясь к
мальчику с тележкой.
-- Пожалуйста, позовите метрдотеля, -- сказала она, и Билл вздрогнул,
как будто служители Баррибо всадили ему в ногу раскаленный вертел, и застыл,
словно лорд Аффенхем в минуты очередного транса. Ему на мгновение
померещилось, что упомянутые служители, как ни мало это на них похоже,
огрели его по голове полным носком сырого песка.
10
Многие скажут, что в самой фразе "Позовите, пожалуйста, метрдотеля" нет
ничего, что бы поразило чувства и вызвало столбняк. Такие пустые реплики
произносит второстепенный персонаж в начале третьего акта (сцена ужина),
чтобы заглушить шум, пока зрители по ногам возвращаются после антракта.
Словом, фраза эта и близко не подходит к аристотелеву идеалу жалости и
страха.
Билла повергла в прострацию не она сама, а голос, который ее произнес.
Он не верил, что в маленьком Лондоне может быть два таких волшебных голоса.
Вылупившись на беленькую симпатичную девушку, он видел, что ее очарование
усилил самый что ни на есть прелестный румянец. Многие девушки, даже в наше
изощренное время, краснеют, когда слизняки в человеческом обличье замирают
перед их столиком и пялят вылезшие на шесть дюймов глаза. Взглянув на
слизняка, как брезгливая принцесса -- на гусеницу в салате, Джейн отвела
взгляд и стала смотреть в сторону, когда слизняк заговорил.
-- Мисс Бенедик? -- спросил он низким, хриплым голосом,
заинтересовавшим бы специалиста по болезням горла, и Джейн встрепенулась,
как вспугнутый котенок. Румянец ее от смущения сделался еще гуще. Впервые за
последние четверть часа она порадовалась, что с ней нет дяди Джорджа. Дядя
Джордж сурово осуждал подобную забывчивость. "Адские трубы! -- говаривал
дядя Джордж, сводя кустистые брови. -- Людей надо помнить, а то от тебя
будет радости, как от муравья на пикнике. Терпеть не могу, когда девушка при
второй встрече запамятует, что ты -- ее лучший знакомый."
Сейчас она глядела прямо на молодого человека, видела его отчетливо и
смутно припоминала, что где-то их пути пересекались: на каком-нибудь давнем
балу, или в гостях, или в иной жизни. Она где-то видела эти рыжие волосы,
которые, скорее всего, не расчесывали с позапрошлой среды, эти, как она
теперь понимала, очень приятные глаза. Она рылась в памяти, пытаясь нашарить
имя, а память, как всегда в таких случаях, пожимала плечами и отказывалась
помочь; но тут он заговорил.
-- Мы беседовали сегодня по телефону. О картинах лорда Аффенхема. Я из
галереи Гиша.
У Джейн отлегло от сердца. Никто не обязан помнить телефонных
собеседников. Она не подвела великого хранителя этикета, своего дядю
Джорджа, и на радостях так оживилась, что сердца и утробы у ее собеседника
еще раз перевернуло десятифутовым шестом. Неужели он мог подумать
"симпатичная"? Так кто-то, впервые увидев Тадж-Махал, сообщил бы
родственникам в письме: "Ничего, вполне пристойная могилка".
-- Конечно! -- сказала Джейн. -- Вы работаете у Леонарда Гиша.
Садитесь, пожалуйста,
Билл сел, радуясь этому, потому что голова у него немного кружилась.
Улыбка, которой Джейн сопроводила свои слова, произвела сокрушительное
действие. Единственной его связной мыслью было то, что жизнь, прожитая в
ожидании этой улыбки, не пропала даром.
Джейн недоуменно спросила:
-- Как же вы поняли, что это я?
-- Узнал ваш голос.
-- Узнали голос? -- удивилась Джейн. -- После пяти слов по телефону?
-- Достало бы и одного, -- сказал Билл. Он уже переборол первое
смущение, и к нему вернулась всегдашняя обходительность. -- Это чудный,
Страница 20 из 51
Следующая страница