бледное, видимо от рождения, это лишь подчеркивается черным крылом
цилиндра. Он словно только что с бала, и хотя безукоризненные перчатки и
трость должны выглядеть неестественными среди мха и деревьев, невозможно
представить фигуру с этим прекрасным и немного лесом.
Страх кисло взглянул на Уинки, словно бы призывая его послать
пришельца подальше, потому как самому Страху делать это как-то не с руки.
Но Уинки не отреагировал. Тогда Страх проворчал что-то, просочился сквозь
тропинку, чем-то неуловимо напоминая хорошо вымоченную курицу. А пришелец
в черном плаще улыбнулся:
- К моему великому сожалению, меня призывают дела, - промолвил он и
растаял в воздухе.
Ах, этот странный человек с меняющимся, как в калейдоскопе, цветом
глаз, появляющийся всегда вовремя, и исчезающий прежде, чем будет названо
его имя.
А Уинки, задумавшись, брел по тенистой, покачивающейся в воздухе
тропинке. Опомнился он только тогда, когда земля расступилась перед его
ногами. Сопровождаемый хихиканьем Страха, он начал медленное падение в
пенящуюся желтоватую воду реки Оккервиль.
Квотация из донесения Монбуркера Плиски,
полуденного стража кайфоломни.
Находясь на камушке, задремавши, открыл глаза и лицезрел при сем
зрелище плывущего, в виде тела, человека, каковой проплыл посредь течения,
под надзорной мне кайфоломней. Тело положением своим было премного
изумлено, но изрядно в лицевом выражении судя. Для изучения сего явления я
бросил в него камушком, но промахнулся. Оно плыло к заливу, быстриной
речки увлекаемо. О чем и докладываю Вашему Кайфоломству.
9
К исходу четвертого дня путешествия Уинки замедлил шаг и спросил у
короля Абессинских морей:
- Далеко до зеленого колодца?
Реакции на это не последовало. Они продолжали столь монотонно
продвигаться вперед по скрипящему фиолетовому песку. Впереди навязчиво
маячил фонтан Лотостроф. Где-то в горах, подальше, угадывались контуры
башен Гнилой деревни, а справа, в трех часах ходьбы, возвышались вершины
Черного леса. Уинки различал даже поблескивавшие на солнце таблички с
крестов погоста Тарталак. Однако его туманные, в родном смысле слова, ибо
голова и плечи были окутаны самым что ни есть городским настоящим серым
туманом, проводник, повинуясь одному ему ведомым приметам, вел его через
пустыню и не сворачивал с таинственного маршрута. А Уинк совсем не имел
желания идти через пустыню в одиночку, твердо памятуя наставления Маяка
Стрюкенбаха. Он с удовольствием смотрел на серые замшелые плиты, нагретые
солнцем, шелест зеленых волн, разбивающихся о песок, надтреснутый низкий
голос Маяка, повествующий о странных свойствах пустыни, простирающейся
между ними и таким казалось бы, недалеким лесом. От этих столь приятных
размышлений его отвлек шепот, ясно раздающийся где-то между ребрами
затуманенного короля.
- Да нет, Уинки, нам осталось прошествовать лишь до фонтана, а оттуда
путь свободен, так как подле него пустыня кончается.
Трудно описать, как это сообщение обрадовало Уинка. Дело тут не
только в том, что однообразные странствия по жарко-фиолетовой пустыне были
способны утомить и более спокойного человека, нежели наш герой. Разгадка
крылась в самой пустыне. вот почему близкий конец пути обрадовал его и
лишний раз подтвердил прозорливость старика Маяка Стрюкенбаха,
порекомендовавшего ему сметливого проводника.
Дело в том, что пустыня Эф испокон веков обладала таинственными,
загадочными свойствами, которые превращали ее из обычной второразрядной
пустыни в место в высокой степени примечательное. Путешественник,
переступивший ее границы, находился обычно в полной уверенности, что
пересечь ее не составит никакого труда, если действовать вполне, алогично
тому, что в обиходе носит название "один раз плюнуть". К исходу первого
года пути он обычно расставался с этим заблуждением. Спасти его могло
только чудо, явившееся в образе проводника, который одним ему известным
путем совершал переход в пустыне, такой маленькой на первый взгляд. Если
это не случается, путешественник обречен, ибо в пустыне Эф можно было идти
всю жизнь, не дойдя, однако, до ее края. Здесь случаются разнообразные
умопомрачительные штучки с пространством и временем. Раздвоение личности
здесь вполне обычное дело, а уж на пространственные деформации сверстки
горизонта никто внимания не обращает.
На знаменитого первопроходца Йогафа Альваоха здесь напали жидкие
леопарды, заставив маститого исследователя съесть три тома своих путевых
записок, что побудило его впоследствии отказаться полностью от
писательской карьеры, и до конца концов бледнеть при виде чистого листа
бумаги.
Сюда, на закате своей жизни удалился ученик Гратулитро Бренау
Вобосвийский, решив оставшееся до смерти время посвятить рассуждениям о
бренности всего имущего. Каково же было удивление его ученых коллег, когда
по истечении весьма короткого времени они столкнулись с ним в самом
Страница 16 из 21
Следующая страница