которого некому больше кричать, пугая случайных прохожих: "С шестого раза
ведь не сядем!" Некому так некому. Ведь все равно за окном огромные
зеленые деревья и голубоватое городское небо, и воздух на вкус все такой
же, с майской чуть-чуть горчинкой, а бумаги и беломора хватит до конца
дня.
Часы на стенке за левым плечом остановились, меня больше нечего не
связывает с мирным течением реки времени. Нас двое: я и вечный, как первая
влюбленность камня, Смольный собор, справа за окном. В твоем дне
лихорадочного остуживания секунды отбивают чего-то.
Что это было, а?
СОН Третий
Микрофон выглядел слишком неустойчиво, он опять порадовался, что
вовремя поставил на свою любимую гитару пьезокристалл, теперь можно петь,
не думая о том, что гитару не будет слышно. струны вздрогнули под сжатыми
пальцами, было слышно, как из этого касания рождаются высокие чистые
звуки. Они с гитарой понимали друг друга, как любовники, прожившие вместе
и дожди и солнце. "Ни одна женщина не умеет любить" - подумал он вскользь
и повернулся к фортепиано. Снизу, из зала не было слышно, что он сказал
тому, кто, словно падший ангел, касаясь клавиш распущенными черными
волосами, озабоченно возился с непослушной стойкой, но руки его, даже во
время разговора, гладили струны короткими, едва уловимыми движениями.
Потом левая рука приникла к грифу, а пальцы правой рубанули по струнам, и
уже начав петь, он впервые посмотрел в зал поверх микрофона, как поверх
прицела. Лиц он не видел. Как река, чувствовал течение своего голоса и
прикосновение берегов. Песня представлялась ему в тот момент живым
существом, девушкой, идущей по напряженному канату, напряженная под
холодным дыханием нацеленным на нее глаз. Она защищена лишь сознанием
своей беды, только это искренняя и жаркая любовь делает ее недосягаемой
для слов и насмешек.
Голоса сплетались в какой-то неистовой пляске. Руки, бьющие струны,
словно очерчивали бьющееся тело и кружева старинным узором рисовали
развевающиеся по ветру волосы на высоком голубом небе, и бледно - розовое
знамя любви. Они летели над холодной пустыней зала, как упокойный крик
рук, обреченный на смерть завтрашним днем, прекрасный в своем последним
забытьи.
Ты помнишь смятую лаской траву? Помнишь теплый, как парное молоко,
асфальт под босыми ногами? Помнишь? Так пел он, хотя слова пели о другом.
Песня о ночном прощальном прощальном ветре. Я подымалась девушкой, идущей
по пояс в лунной дорожке. И смех просто так, и пульс Финского залива под
руками. Он пел. Последний всплеск гитары был, как всплеск волны. И
защищенный от непонимания зала, так же как и защищенный от их мимолетной
любви, он опять недоверчиво покачал ненадежную стойку и сдвинув гитару на
бок, нагнулся, поднимая похожий на камышинку противовес. Только против
одного но не был защищен, где в конце зала безошибочно выбранное освещение
выхватило, как алмаз из песка. Черная тень, сразившегося и сбившегося к
плечам, побледневшим золотом, сладко опершись о стену, смеялась с кем-то,
даже не смотря в их сторону. Гитара заворчала в его руках. Когда он
опомнился и улыбнулся чересчур широко, сказав что-то пианисту, они
засмеялись, только пальцы его все гладили и гладили гриф, словно внезапно
ослепли.
11
А эта глава выйдет совсем короткой потому, наверное, что много листов
и исписал, пытаясь описать, что случилось, когда Уинкль проснулся. Ничего
из этого не вышло. Встреча сразу двух хороших людей оказалось мне не под
силу. Произошло собственно вот что:
Проснулся он и увидел, что толпа, заросшая мхом и подкосячной пылью,
преследует сбежавших от них вшей, ибо без вшей, ей, толпе, как-то не по
кайфу и жизнь не в жизнь. Тут появляется некий человек, Ходж Подж его
зовут, объясняет Уинку что и почему. Это он ведет Уинки в некое место,
место называемое Аю. Там все работают, ибо любят делать свое дело: музыку,
краски, всякие науки, что кому угодно.
Должно было бы еще следовать долгое безумное занимательное описание
Уинковых с Ходжем Поджем странствий по лабиринтам Аю, но это я тоже
опустил, ибо на бумаге все вышло скучнее, чем на самом деле. Вообще-то еще
много чего должно произойти: встреча с Мирандой, обернувшейся в самом
неожиданном и приятным образом и визит в замок Роудер На, совокупно с
историей графа Диффузора и еще кое-что. И самое нравоучительное и
героическое путешествие Уинка в хижину волшебника Эф где на самом деле
ничего нет, кроме кучи грязного тряпья. Но я это лучше поведаю за чашкой
хорошего чая, так что не будем забегать вперед. Значит шли они, шли, а
потом Ходж открыл дверь...
12
Страница 19 из 21
Следующая страница