на девушек; но остерегайтесь его, когда солнце припекает голову
и вас ждет физическая работа.
Мы расстались в этот вечер только после того, как список
всех необходимых вещей был составлен,-- а список этот оказался
довольно пространным. Следующий день (это была пятница) мы
потратили на то, чтобы собрать все нужное в одном месте, а
вечером снова встретились и занялись упаковкой. Для одежды мы
предназначили большой кожаный саквояж, а для провизии и
хозяйственных принадлежностей--две корзины. Мы отодвинули стол
к окну, свалили все на пол посреди комнаты, уселись вокруг этой
кучи и стали ее критически обозревать. Я сказал, что укладкой
займусь сам.
Я горжусь своим умением укладывать вещи. Упаковка--это
одно из многих дел, в которых я, несомненно, смыслю больше, чем
кто бы то ни было (даже меня самого порой удивляет, как много
на свете таких дел). Я внушил эту мысль Джорджу и Гаррису и
сказал, что им лучше всего целиком положиться на меня. Они
приняли мое предложение с какой-то подозрительной готовностью.
Джордж закурил трубку и развалился в кресле, а Гаррис
взгромоздил ноги на стол и закурил сигару.
Я, признаться, на это не рассчитывал. Я-то, конечно, имел
в виду, что буду направлять работу и давать указания, а Гаррис
и Джордж будут у меня подручными, которых мне придется то и
дело поправлять и отстранять, делая замечания: "Эх, вы!..",
"Дайте-ка, уж я сам...", "Смотрите, вот как просто!"--обучая их
таким образом этому искусству. Вот почему я был раздражен тем,
как они меня поняли. Больше всего меня раздражает, когда
кто-нибудь бездельничает в то время, как я тружусь.
Однажды мне пришлось делить кров с приятелем, который
буквально приводил меня в бешенство. Он мог часами валяться на
диване и следить за мной глазами, в какой бы угол комнаты я ни
направлялся. Он говорил, что на него действует поистине
благотворно, когда он видит, как я хлопочу. Он говорит, будто
лишь в такие минуты он отдает себе отчет в том, что жизнь это
не сон пустой, с которым приходится мириться, зевая и протирая
глаза, а благородный подвиг, исполненный неумолимого долга и
сурового труда. Он говорил, что не понимает, как мог он до
встречи со мной влачить существование, не имея возможности
каждодневно любоваться настоящим тружеником.
Но сам я не таков. Я не могу сидеть сложа руки и праздно
глядеть, как кто-то трудится в поте лица. У меня сразу же
появляется потребность встать и начать распоряжаться, и я
прохаживаюсь, засунув руки в карманы, и руковожу. Я деятелен по
натуре. Тут уж ничего не поделаешь,
Тем не менее я промолчал и стал укладываться. На это
понадобилось больше времени, чем я ожидал; но все-таки мне
удалось покончить с саквояжем, и я сел на него, чтобы затянуть
ремни.
-- А как насчет башмаков? Ты не собираешься положить их в
саквояж? -- опросил Гаррис.
Я оглянулся и обнаружил, что забыл про башмаки. Такая
выходка вполне в духе Гарриса. Он, конечно, хранил гробовое
молчание, пока я не закрыл саквояж и не стянул его ремнями. А
Джордж смеялся,-- смеялся своим дурацким смехом, то есть
издавал противное, бессмысленное, трескучее кудахтанье. Они оба
иногда доводят меня до исступления.
Я открыл саквояж и уложил башмаки; и когда я уже собирался
снова закрыть его, мне пришла в голову ужасная мысль. Упаковал
ли я свою зубную щетку? Не понимаю, как это получается, но я
никогда не бываю уверен, упаковал я свою зубную щетку или нет.
Зубная щетка--это наваждение, которое преследует маня во
время путешествия и портит мне жизнь. Ночью мне снится, что я
ее забыл, и я просыпаюсь в холодном поту, выскакиваю из постели
и бросаюсь на поиски. А утром я упаковываю ее прежде, чем
успеваю почистить зубы, и мне приходится рыться в саквояже,
чтобы разыскать ее, и она неукоснительно оказывается последней
вещью, которую я выуживаю оттуда. И я снова укладываю саквояж и
забываю о ней, и в последнюю минуту мне приходится мчаться за
ней по лестнице и везти ее на вокзал завернутой в носовой
платок.
Конечно, и на этот раз мне пришлось перерыть все
содержимое саквояжа, и я, конечно, не мог найти зубную щетку. Я
вывалил вещи, и они расположились приблизительно в таком
порядке, в каком были до сотворения мира, когда царил
первозданный хаос. На щетки Джорджа и Гарриса я натыкался,
разумеется, раз по двадцать, но моя как будто сквозь землю
провалилась. Я стал перебирать вещи одну за другой, осматривая
их и встряхивая. Я обнаружил щетку в одном из ботинок. Потом я
снова уложил саквояж.
Когда я с этим покончил, Джордж спросил, не забыл ли я
уложить мыло. Я ответил, что мне плевать -- уложено мыло или
нет; я изо всей силы захлопнул саквояж и стянул его ремнями, и
тут оказалось, что я сунул в него свой кисет и что мне надо
начинать все сначала. С саквояжем было покончено в десять часов
пять минут вечера, а на очереди были еще корзины. Гаррис
заметил, что выезжать надо через каких-нибудь двенадцать часов
и что лучше уж они с Джорджем возьмут на себя оставшуюся
работу. Я согласился и уселся в кресло, а они принялись за
дело.
Страница 14 из 77
Следующая страница