Впрочем, я, пожалуй, воздержусь от воспроизведения слов
Гарриса. Быть может, я действительно заслуживал порицания, но
ничем нельзя оправдать подобную невоздержанность языка и
грубость выражений, а тем более со стороны человека,
получившего такое образцовое воспитание, как Гаррис. Я, видите
ли, задумался и, как легко понять, упустил из виду, что
управляю лодкой; в результате наш путь скрестился с тропинкой
для пешеходов. В первый момент было трудно распознать, где мы,
а где миддлсекский берег Темзы; но в конце концов мы
разобрались в этом вопросе и отделили одно от другого.
Тут Гаррис заявил, что с него хватит, что он достаточно
поработал и теперь моя очередь. Раз уж мы все равно врезались в
берег, то я вылез из лодки, взялся за бечеву и повел лодку мимо
Хэмптон-Корта. Какая восхитительная древняя стена тянется здесь
вдоль берега! Всякий раз, как мне случается идти мимо, я
получаю удовольствие. Какая это веселая, приветливая, славная
старая стена! Что за живописное зрелище она представляет собою:
тут прилепился лишайник, там она поросла мхом, вот юная
виноградная лоза с любопытством заглядывает через нее на
оживленную реку, а вон -- деловито карабкается по стене
солидный старый плющ. На протяжении какого-нибудь десятка ярдов
вы можете увидеть на этой стене полсотни различных красок,
тонов и оттенков. Если бы я умел рисовать и владел кистью, уж я
бы, конечно, изобразил эту стену на холсте. Я частенько думал о
том, как приятно было бы жить в Хэмптон-Корте. Здесь все дышит
миром и покоем; так приятно побродить по старинным закоулкам
этого городка ранним утром, когда его обитатели еще спят.
А впрочем, если бы дошло до дела, боюсь, что все-таки я не
захотел бы здесь поселиться. Наверное, в Хэмптон-Корте довольно
жутко и тоскливо по вечерам, когда лампа отбрасывает зловещие
тени на деревянные панели стен, а по гулким, выложенным
каменными плитами коридорам разносится эхо чьих-то шагов,
которые то приближаются, то замирают вдали, а потом наступает
гробовая тишина, в которой вы слышите только биение
собственного сердца.
.Мы, люди,--дета солнца. Мы любим свет и жизнь. Вот почему
мы скучиваемся в городах, а в деревнях год от году становится
все малолюднее. Днем, при солнечном свете, когда нас окружает
живая и деятельная природа, нам по душе зеленые луга и густые
дубравы. Но во мраке ночи, когда засыпает наша мать-земля, а мы
бoдpcтвуeм,-- о, какой унылой представляется нам вселенная, и
нам становится страшно, как детям в пустом доме. И тогда к
горлу подступают рыдания, и мы тоскуем по освещенным фонарями
улицам, по человеческим голосам, по напряженному биению пульса
человеческой жизни. Мы кажемся себе такими слабыми и ничтожными
перед лицом великого безмолвия, нарушаемого только шелестом
листьев под порывами ночного ветра. Вокруг нас витают призраки,
и от их подавленных вздохов нам грустно-грустно. Нет, уж лучше
будем собираться вместе в больших городах, устраивать
иллюминации с помощью миллионов газовых рожков, кричать и петь
хором и считать себя героями.
Гаррис спросил, случалось ли мне бывать в Хэмптон-Кортском
лабиринте. Он сказал, что однажды зашел туда, чтобы показать
его одному своему родственнику. Гаррис предварительно изучил
лабиринт по плану и обнаружил, что он до смешного прост,--
жалко даже платить за вход два пенса. Гаррис сказал, что он
считал, будто план был составлен нарочно, чтобы дурачить
посетителей; изображенное на нем вообще не было похоже на
лабиринт и могло только сбить с толку. Гаррис повел туда своего
кузена, приехавшего из провинция. Гаррис сказал ему:
-- Эта ерунда не стоит выеденного яйца, но мы все-таки
зайдем туда, чтобы ты мог рассказывать, что побывал в
лабиринте. Собственно, это не лабиринт, а одно название. Надо
только на каждой развилке поворачивать направо -- вот и все. Мы
обойдем его минут за десять и пойдем закусить.
Когда они вошли туда, им попались навстречу люди, которые,
по их словам, крутились там уже битый час и были сыты этим
удовольствием по горло. Гаррис сказал им, что ничего не имеет
против, если они последуют за ним: он, мол, только что зашел в
лабиринт, обойдет его и выйдет наружу.
Все выразили Гаррису искреннюю признательность и пошли
гуськом вслед за ним.
По дороге они подбирали других людей, блуждавших по
лабиринту и жаждавших выбраться оттуда, пока все, находившиеся
в лабиринте, не присоединились к процессии. Несчастные, уже
утратившие всякую надежду выбраться когда бы то ни было на
волю, отказавшиеся от мысли узреть друзей и родных, при виде
Гарриса и его команды вновь обрели бодрость духа и, призывая
благословения на его голову, присоединялись к шествию. Гаррис
сказал, что, по самым скромным подсчетам, за ним шагало человек
раннего утра, боясь потерять Гарриса, взяла его за руку и цепко
держалась за него.
Гаррис честно поворачивал всякий раз направо, но конца
пути все не было видно, и кузен оказал, что лабиринт, видимо,
очень большой.
-- Один из самых обширных в Европе,-- подтвердил Гаррис.
-- Должно быть так,--сказал кузен,--ведь мы уже прошли добрых
две мили.
Страница 23 из 77
Следующая страница