белой лентой по склону холма и обсаженная двумя рядами высоких
вязов, крытые соломой домики, выглядывающие из-за аккуратных
изгородей, серебряная речка в долине, а на горизонте лесистые
холмы.
Это был чудесный пейзаж. Идиллический и поэтичный. Он
вдохновлял меня. Я чувствовал, что становлюсь добрым и
благородным. Я чувствовал, что готов отречься от зла и греха. Я
поселюсь здесь, и меня осенит благодать, и жизнь моя будет
прекрасной и достойной хвалы, и я состарюсь, и меня украсят
почтенные седины, и тому подобное.
И в эту минуту я простил своим родным и друзьям их
прегрешения и благословил их. Они и не знали, что я их
благословил. Они продолжали идти по стезе порока, не ведая
того, какое добро я творю для них в этом далеком мирном
селенье. Но все-таки я творил для них добро и считал, что
должен уведомить их о том, что сотворил добро, ибо я желал
осчастливить их. Вот какие высокие и гуманные размышления
переполняли мою душу и переливались через край, когда вдруг
меня вывел из задумчивости чей-то пронзительный пискливый
голос:
-- Сию минуту, сэр! Бегу, бегу! Погодите, сэр! Сию минуту!
Я оглянулся и увидел лысого старикашку, который торопливо
ковылял по кладбищу, направляясь ко мне. В его руке была
гигантская связка ключей, которые громыхали при каждом его
шаге.
Величественным мановением руки я велел ему удалиться, но
он тем не менее приближался, истошно крича:
-- Иду, иду, сэр! Я, видите ли, прихрамываю. Да, старость
не радость, сэр! Прошу сюда, сэр!..
-- Прочь, несчастный старец! -- промолвил я.
--Я уж и так спешил, сэр,--ответил он.--Моя благоверная
только сейчас вас заприметила. Идите за мной, сэр.
-- Прочь,--повторил я,--оставьте меня в покое, или я
перелезу через стену и убью вас.
Он оторопел.
-- Вы не хотите осмотреть памятники? -- спросил он.
-- Не хочу,-- ответил я.-- Я хочу стоять здесь,
прислонившись к этой старой каменной стене. Уходите, вы меня
отвлекаете. Моя душа -- средоточие великих и благородных
помыслов, и я не желаю рассеиваться, ибо ощущаю благодать. Не
вертитесь тут под ногами и не выводите меня из себя, разгоняя
мои лучшие чувства дурацкой болтовней об этих идиотских
памятниках. Убирайтесь, и если кто-нибудь не слишком дорого
возьмет за то, чтобы вас похоронить,-- я оплачу половину
расходов.
Старик на мгновение растерялся. Он протер глаза и
воззрился на меня. С виду я был человек как человек. Он ничего
не понимал.
Он сказал:
-- Вы приезжий? Вы здесь не живете?
-- Нет,-- ответил я,-- не живу. Если бы я здесь жил, то вы
бы уже здесь не жили.
-- Так, значит, вы желаете осмотреть памятники...
могилки... понимаете? -- гробы, покойнички...
-- Вы шарлатан!--сказал, я начиная раздражаться.-- Я не
желаю осматривать памятники. Никаких памятников. К чему это
мне? У нас есть свои семейные памятники. Памятник дяде Поджеру
на кладбище Кенсэл-Грин -- гордость всего прихода. А склеп
моего дедушки в Бау может принять под свою сень десяток гостей.
А в Финчли у моей двоюродной бабушки Сусанны кирпичный саркофаг
с надгробием, украшенным чем-то вроде кофейника, а одна только
дорожка вокруг могилы, выложенная белым камнем, стоила бешеных
денег. Когда я желаю полюбоваться на памятники, я отправляюсь
туда и упиваюсь этим зрелищем. Чужих мне не надо. Когда вас
похоронят, я, так и быть, приду посмотреть на вашу могилу. Это
все, что я могу для вас сделать.
Старик зарыдал. Он сообщил, что один из памятников увенчан
каким-то обломком, о котором толкуют, будто он был частицей
окаменевшего человека, а на другом памятнике выгравирована
надпись, которую до сих пор никто не смог разобрать.
Но я был неумолим, и старик сказал дрожащим голосом:
-- Но все-таки вы посмотрите историческое окно?
Я отказался даже от исторического окна, и тут он выпустил
свой последний козырь. Он подошел ко мне вплотную и хрипло
прошептал:
-- Там в склепе под церковью у меня припрятана парочка
черепов. Так и быть, можете на них взглянуть. Пойдемте,
посмотрите на черепа. У вас ведь каникулы, молодой человек, и
вам необходимо развлечься. Я покажу вам черепа!
Тут я обратился в бегство и долго еще слышал за своей
спиной жалобные призывы:
-- Пойдемте, я покажу вам черепа! Вернитесь, взгляните на
черепа!
Но Гаррис обожает памятники, склепы, надгробия и эпитафии,
и от мысли, что он не может увидеть могилы миссис Томас, он
совершенно взбеленился. Он заявил, что мечтал о посещении
могилы миссис Томас с той самой минуты, когда впервые зашла
речь о пашей поездке: он сказал, что никогда бы не принял
участия в нашем путешествии, если бы не имел в виду посетить
Страница 27 из 77
Следующая страница