услышите, как он фыркает и плюется, отчаянно желая напоить вас
чаем.
Если вам очень некогда, то неплохо вдобавок громко
переговариваться друг с другом о том, что чай вам вовсе не
нужен и что вы не помышляете о чаепитии. Вы располагаетесь
невдалеке от чайника так, чтобы он мог вас слышать, и
громогласно заявляете: "Я не хочу чаю; а ты, Джордж?" Джордж
кричит в ответ: "Да ну его, этот чай, выпьем лучше
лимонаду,--чай плохо переваривается". После таких слов чайник
немедленно начинает кипеть ключом и заливает спиртовку.
Мы применили эту невинную хитрость, и в результате, когда
другие приготовления к ужину были закончены, чай уже ждал,
чтобы мы его выпили. Мы зажгли фонарь и сели ужинать. Как мы
ждали этого мгновения! В течение тридцати пяти минут на всем
протяжении лодки от носа до кормы и от одного борта до другого
не раздавалось ни звука, если не считать позвякивания посуды и
непрерывного чавканья четырех пар челюстей. Через тридцать пять
минут Гаррис сказал: "Уф!"--и, вытянув левую ногу, поджал под
себя правую.
Еще через пять минут Джордж тоже сказал: "Уф!"--и швырнул
свою миску на берег. Три минуты спустя Монморанси впервые после
нашего отъезда выказал признаки примирения с действительностью
и повалился на бок, вытянув лапы. А потом я сказал: "Уф!"--и
откинулся назад и крепко стукнулся головой об одну из дуг; но
это не испортило моего настроения,-- я даже не ругнулся.
Как хорошо себя чувствуешь, когда желудок полон! Какое при
этом ощущаешь довольство самим собой и всем на свете! Чистая
совесть,-- по крайней мере, так рассказывали мне те, кому
случалось испытать, что это такое,--дает ощущение
удовлетворенности и счастья, но полный желудок позволяет
достичь той же цели с большей легкостью и меньшими издержками.
После обильного принятия сытной к удобоваримой пищи чувствуешь
в себе столько благородства. и доброты, столько всепрощения и
любви к ближнему!
Все-таки странно, насколько наш разум и чувства подчинены
органам пищеварения. Нельзя ни работать ни думать, если на то
нет согласия желудка. Желудок определяет наши ощущения, наши
настроения, наши страсти. После яичницы с беконом он велит:
"Работай!" После бифштекса и портера он говорит: "Спи!" После
чашки чая (две ложки чая на чашку, настаивать не больше трех
минут) он приказывает мозгу: "А ну-ка воспрянь и покажи, на что
ты способен. Будь красноречив, и глубок, и тонок; загляни
проникновенным взором в тайны природы; простри белоснежные
крыла трепещущей мысли и воспари, богоравный дух, над суетным
миром, направляя свой путь сквозь сияющие россыпи звезд к
вратам вечности".
После горячих сдобных булочек он говорит: "Будь тупым и
бездушным, как домашняя скотина,-- безмозглым животным с
равнодушными глазами, в которых нет ни искры фантазии, надежды,
страха и любви". А после изрядной порции бренди он приказывает:
"Теперь дурачься, хихикай, пошатывайся, чтобы над тобой могли
позабавиться твои ближние; выкидывай глупые штуки, бормочи
заплетающимся языком бессвязный вздор и покажи, каким полоумным
ничтожеством может стать человек, когда его ум и воля утоплены,
как котята, в рюмке спиртного".
Мы всего только жалкие рабы нашего желудка. Друзья мои, не
поднимайтесь на борьбу за мораль и право! Заботьтесь неусыпно о
своем желудке, наполняйте его старательно и обдуманно. И тогда
без всяких усилий с вашей стороны в душе вашей воцарятся
спокойствие и добродетель; и вы будете добрыми гражданами,
любящими супругами, нежными родителями,--словом, достойными и
богобоязненными людьми.
До ужина Джордж, Гаррис и я были раздражительны,
задиристы, сварливы; после ужина мы блаженно улыбались друг
другу и нашей собаке. Мы любили друг друга, мы любили весь мир.
Гаррис нечаянно наступил Джорджу на мозоль. Случись это до
ужина, Джордж высказал бы такие пожелания и надежды касательно
будущности Гарриса как на этом, так и на том свете, которые
заставили бы содрогнуться человека с воображением.
Теперь он сказал всего-навсего:
-- Полегче, старина! Это моя любимая мозоль.
А Гаррис, вместо того чтобы крайне нелюбезным тоном
сделать замечание, что трудно не наступить Джорджу на ноги,
находясь всего в десяти ярдах от него; вместо того чтобы
посоветовать человеку с ногами такой длины никогда не влезать в
лодку обычных размеров; вместо того чтобы предложить Джорджу
развесить свои ноги по обоим бортам,-- вместо этого он просто
сказал:
-- Ах, дружище, прости, пожалуйста! Надеюсь, тебе не очень
больно?
И Джордж сказал:
-- Ни капельки!--и добавил, что сам виноват и просит
прощения. А Гаррис возразил, что, наоборот, виноват
исключительно он.
Слушать их было одно удовольствие.
Мы закурили трубки и сидели, любуясь тихой ночью, и
разговаривали. Джордж высказал мысль: почему бы нам не остаться
навсегда вдали от греховного мира с его пороками и соблазнами,
ведя скромную, простую, воздержную жизнь и творя добро. Я
Страница 39 из 77
Следующая страница