отправились выкупаться до завтрака. На обратном пути Монморанси
вел себя как форменный осел. Единственный предмет, по поводу
которого мы с Монморанси коренным образом расходимся во
взглядах,-- это кошки. Я люблю кошек, Монморанси терпеть их не
может.
Стоит мне повстречать кошку, как я сажусь на корточки и
начинаю почесывать ей шейку, приговаривая: "Бедная киска". А
кошка, в свою очередь, выгибает спину, ставит хвост трубой
(причем он становится твердым, как железо) и трется носом о мои
брюки, и кругом царит мир и благоволение. Стоит Монморанси
встретиться с кошкой, как об этом тотчас, узнает вся улица, и
уж тут пускается в ход такое количество бранных выражений,
какого обыкновенному порядочному человеку при разумной экономии
хватило бы на всю жизнь!
Я не осуждаю собак (как правило, я довольствуюсь
несколькими пинками или запускаю в них камнем), так как считаю,
что этот порок заложен в самой собачьей природе. Фокстерьеры
подвержены первородному греху раза в четыре больше, чем прочие
собаки, и нам, христианам, приходится много лет терпеливо
трудиться, чтобы сколько-нибудь улучшить буйный характер
фокстерьера.
Вспоминаю один случай в вестибюле хэймаркетского
универсального магазина, где множество собак поджидало своих
хозяев, ушедших за покупками. Там были мастиф, два колли и
сенбернар, несколько легавых и ньюфаундлендов, гончая,
французский пудель (совершенно облезлый, но с кудлатой
головой), бульдог, несколько болонок величиной с крысу и две
йоркширские дворняжки.
Они сидели терпеливо, благонравно и задумчиво. Мир и
благопристойность царили в вестибюле, создавая атмосферу
удивительного покоя, покорности и тихой грусти.
Но вот вошла прелестная молодая леди, ведя на цепочке
кроткого с виду фокстерьерчика; она оставила его между
бульдогом и пуделем. Песик уселся и с минуту осматривался.
Затем он уставился в потолок и задумался,-- судя по его глазам,
о своей мамаше. Затем он зевнул. Затем он оглядел других собак,
молчаливых, важных и полных достоинства.
Он посмотрел на бульдога, безмятежно спавшего справа. Он
посмотрел на пуделя, чинно и надменно сидевшего слева. Затем,
без всяких прелиминариев, без намека на какой-нибудь повод, он
цапнул пуделя за ближайшую переднюю ногу, и отчаянный визг
огласил спокойно дремавший вестибюль.
Найдя результат первого эксперимента вполне
удовлетворительным, фоксик решил пойти еще дальше и задать жару
остальным. Он перескочил через пуделя и бешено атаковал колли,
который проснулся, разозлился и немедленно вступил в шумную
перебранку с пуделем. Тогда фохсик вернулся на свое место,
схватил бульдога за ухо и попытался начисто оторвать его, а
бульдог, животное на редкость беспристрастное, обрушился на
всех, до кого только мог добраться,-- он не пощадил и швейцара,
предоставив тем самым симпатичному фокстерьерчику полную
возможность беспрепятственно насладиться поединком со столь же
воинственно настроенной дворняжкой.
Людям, которые хоть сколько-нибудь разбираются в собачьем
характере, нет нужды объяснять, что к этому времени все
остальные собаки открыли военные действия с таким жаром, будто
их жизни и домашним очагам грозила смертельная опасность.
Большие собаки дрались между собой; маленькие собачки тоже
дрались друг с другом, а в свободные минуты кусали больших
собак за ноги.
Шум стоял ужасный, и вестибюль превратился в кромешный ад.
Вокруг здания собралась толпа, и все спрашивали, не происходит
ли тут собрание налогоплательщиков, а если нет, то кого убивают
и за что? Чтобы растащить собак, были пущены в ход палки и
веревки, а кто-то даже послал за полицией.
В самый разгар свалки вернулась прелестная молодая леди и
схватила на руки своего прелестного песика (он вывел дворнягу
из строя, по крайней мере, на месяц, и вид у него был теперь
кроткий, как у новорожденного ягненка); она целовала его и
спрашивала, жив ли он и что сделали с ним эти страшные,
огромные, грубые псы, а он уютно устроился у нее на груди, и
взгляд его, казалось, говорил: "Ах, какое счастье, что ты
пришла и избавила меня от этого позорного зрелища!"
А леди сказала, что это возмутительно--оставлять в
вестибюле магазина подобных чудовищ вместе с собаками
порядочных людей -- и что она кое на кого подаст в суд.
Таков характер фокстерьеров; поэтому я не осуждаю
Монморанси за его привычку ссориться с кошками. Впрочем, в это
утро он и сам пожалел, что дал волю своим страстям.
Мы, как я уже говорил, возвращались после купания, и на
полпути, когда мы шли по Хай-стрит, какая-то кошка выскочила из
ворот и собралась перебежать нам дорогу. Монморанси издал
радостный вопль-- вопль, какой издает старый вояка, когда ему в
руки попадается враг; вопль, какой издал, вероятно, Кромвель,
когда шотландцы начали спускаться с холма,-- и помчался за
добычей.
Его жертвой был старый черный котище. Я в жизни не
встречал кота такой устрашающей величины К тому же он выглядел
отъявленным головорезом. У него не хватало одного уха, половины
Страница 52 из 77
Следующая страница