чертям. Вы бросаете молоток и направляетесь к партнеру, чтобы
высказать ему все, что вы думаете, а он направляется к вам с
другой стороны, чтобы изложить вам свои взгляды. И вы гоняетесь
друг за другом вокруг палатки, изрыгая проклятия, пока все
сооружение не рушится наземь бесформенной грудой и не дает вам
возможность увидеть друг друга поверх руин; и вы с негодованием
восклицаете в один голос:
-- Ну вот! Что я тебе говорил?
Тем временем третий, который вычерпывает воду из лодки,
наливая ее главным образом себе в рукава, и чертыхается про
себя без передышки в течение последних десяти минут,
осведомляется, какого-растакого дьявола вы так канителитесь и
почему, черт побери, треклятая палатка еще не поставлена.
В конце концов палатка кое-как установлена, и вы
втаскиваете в нее пожитки. Поскольку бесполезно пытаться
развести костер, вы зажигаете спиртовку и теснитесь вокруг нее.
Основным блюдом вашего ужина является дождевая вода. Хлеб
состоит из нее на две трети, мясной пирог насыщен ею до отказа;
что же касается варенья, масла, соли и кофе, то они,
перемешавшись с дождевой водой, очевидно, вознамерились создать
какой-то невиданный суп.
После ужина вы убеждаетесь, что табак отсырел и раскурить
трубку невозможно. К счастью, вы захватили с собой бутылку
снадобья, изрядная доза которого, поднимая бодрость духа и
туманя рассудок, придает земному существованию достаточную
привлекательность, чтобы заставить вас лечь спать.
Потом вам снится, что вам на грудь уселся слон и что
началось извержение вулкана, которое сбросило вас на морское
дно,--причем, однако, слон продолжает мирно покоиться на вашей
груди. Вы просыпаетесь и понимаете, что действительно произошло
нечто ужасное. Сначала вам кажется, будто наступил конец света;
но тут же вы соображаете, что это невозможно, и, стало быть,
это грабители и убийцы или, в лучшем случае, пожар. Результаты
своего умозаключения вы доводите до всеобщего сведения обычным
в таких случаях способом. Однако никто не приходит на помощь, и
вам ясно только одно: вас топчет многотысячная толпа и из вас
вышибают дух.
Кажется, кому-то еще, кроме вас, приходится туго: из-под
вашей постели доносятся сдавленные стоны. Решив, что бы там ни
было, дорого продать свою жизнь, вы бросаетесь очертя голову в
схватку, нанося без разбора удары ногами и руками и издавая
неистовые вопли; и в конце концов что-то подается, и вы
чувствуете, что ваша голова находится на свежем воздухе. Вы
различаете в двух шагах от себя полураздетого бандита, который
подстерегает вас, чтобы убить, и вы готовы к борьбе не на
жизнь, а на смерть, и вдруг вас осеняет, что это Джим.
-- Как, это ты?--говорит он, тоже внезапно узнавая вас.
-- Да,-- отвечаете вы, протирая глаза,-- что тут творится?
-- Кажется, чертова палатка свалилась,--говорит он,-- А
где Билл?
Тут вы оба принимаетесь аукать и кричать: "Билл!" -- и
почва под вами начинает колебаться, собираться в складки, и
полузадушенный, но знакомый голос отвечает откуда-то из
развалин:
-- Эй, вы, слезете вы когда-нибудь с моей головы?
И наружу выкарабкивается Билл -- покрытый грязью,
затоптанный обломок кораблекрушения. Он почему-то очень зол:
очевидно, он считает, что все было подстроено.
Утром выясняется, что вы все трое без голоса, так как за
ночь зверски простудились; кроме того, вы очень раздражительны
и в продолжение всего завтрака переругиваетесь хриплым шепотом.
В конце концов мы решили, что в ясные ночи будем спать под
открытым небом; а в плохую погоду или когда нам захочется
разнообразия, будем, как порядочные люди, останавливаться в
отелях, в гостиницах и на постоялых дворах.
Монморанси безоговорочно одобрил такой компромисс.
Романтическое одиночество не его стихия. Ему подайте что-нибудь
этакое, с шумом; и если это даже чуточку в дурном вкусе, то тем
веселее.
Посмотреть на Монморанси, так он просто ангел во плоти, по
каким-то причинам, оставшимся тайной для человечества,
принявший образ маленького фокстерьера. Он всегда сохраняет
выражение
"ах-как-плох-сей-мир-и-как-я-хотел-бы-сделать-его-лучше-и-благороднее",
которое вызывает слезы у благочестивых старых леди и
джентльменов.
Когда он впервые перешел на мое иждивение, я и не
надеялся, что мне выпадет счастье долго наслаждаться его
обществом. Бывало, я сидел в кресле и смотрел на него, а он
сидел на коврике и смотрел на меня, и в голове у меня была одна
мысль: "Этот щенок не жилец на белом свете. Он будет вознесен
на небеса в сияющей колеснице. Этого не миновать".
Но после того как мне пришлось уплатить за десятка два
умерщвленных им цыплят; после того как мне привелось его,
рычащего и брыкающегося, сто четырнадцать раз вытаскивать за
загривок из уличных драк; после того как некая разъяренная
особа женского пола принесла мне на освидетельствование
задушенную кошку, заклеймив меня именем убийцы; после того как
сосед подал на меня в суд за то, что я не держу на привязи
Страница 7 из 77
Следующая страница