представляет попытку соединить Оксфорд-стрит с Елисейскими полями;
получается что-то невнушительное, некрасивое и слишком широкое. Театры
изящны и хороши; здесь на сценическую постановку и на костюмы обращено
меньше внимания, чем на самые пьесы; последние не идут, как у нас, сотни раз
подряд, а чередуются, так что вы можете ходить в один и тот же театр целую
неделю на разные пьесы. Опера не достойна здания, в котором помещается.
Кафе-шантаны имеют не развлекательный, а грубый и вульгарный характер.
В ресторанах самое большое оживление замечается от полночи до трех
часов утра; но после этого большинство посетителей все-таки встает в семь и
принимается за работу, Берлинцы, кажется, разрешили вопрос, каким образом
обходиться без сна.
Я знаю еще только один город, где жизнь продолжается ночью: это
Петербург. Но там не встают так рано, как в Берлине. В Петербурге ездят в
загородные парки после театров; там оживление начинается только с полуночи:
едут туда в санях целых полчаса, и около четырех часов утра на Неве
становится тесно от возвращающейся по домам публики. Это представляет
удобство для тех, кто уезжает с ранними поездами: можно поужинать со
знакомыми и затем отправляться прямо на вокзал, не затрудняя ни других, ни
себя ранним вставаньем.
Джордж и Гаррис согласились со мной, что долго в Берлине оставаться не
стоит, а лучше ехать прямо в Дрезден. Везде можно увидеть то же самое, что в
Берлине, за исключением, конечно, самого города; поэтому мы решили просто
покататься и осмотреть достопримечательности. Швейцар гостиницы представил
нам обыкновенного извозчика, говоря, что он все покажет и объяснит в самый
короткий промежуток времени. Мы согласились. Как было условлено, извозчик
явился за нами в девять часов утра; это был разумный, бойкий, знающий
человек; по-немецки он говорил чисто и понятно и даже знал несколько слов
по-английски, которые прибавлял для усиления речи. Словом, сам извозчик был
отличный; но его лошадь... Более несимпатичного животного я не встречал!
Она отнеслась к нам самым враждебным образом, лишь только увидела нас.
Я вышел из подъезда первым. Она посмотрела сбоку и оглядела меня с ног до
головы холодным, подозрительным взглядом. Потом повернулась к знакомому
коню, стоявшему перед ней нос к носу, и заметила (лошадь была так
беззастенчива, а ее морда так выразительна, что я не мог бы ошибиться):
- Какие чучела встречаются в летний сезон!
В эту минуту вышел Джордж и остановился рядом со мной на тротуаре.
Лошадь опять оглянулась и посмотрела на моего друга... По всему ее туловищу
пробежала дрожь; даже не дрожь, а судороги, на какие я считал способными
только камелеопардов. Очевидно, Джордж произвел еще более отвратительное
впечатление, чем я.
- Поразительно! - заметила она опять, обращаясь к знакомому. -
Вероятно, есть такое место, где их специально выращивают.
И противная лошадь принялась слизывать у себя с левого плеча мух,
словно лишилась в раннем детстве родной матери и выросла под присмотром
кошки. Мы с Джорджем молча заняли свои места в экипаже в ожидании Гарриса.
Он появился через минуту. Мне лично его костюм показался очень удачным:
белые фланелевые брюки до колен и такая же куртка - сшитые нарочно для
катанья в жаркую погоду; шляпа к этому костюму была действительно не совсем
обыкновенная, но зато хорошо защищала от солнца.
Лошадь взглянула, воскликнула: "Liben Gott! [Боже мой! (нем.)]" - и
понеслась по Фридрихштрассе, оставя на тротуаре Гарриса с извозчиком. Нас
нагнали только на углу Доротеенштрассе.
Я не мог разобрать всего, что хозяин сказал своему коню, он говорил
очень быстро и взволнованно; я уловил только несколько фраз:
- Надо же мне как-нибудь зарабатывать деньги! Твоего мнения никто не
спрашивает. Чего ты вмешиваешься? Знай свое дело, пока дают есть.
Лошадь прервала выговор очень просто, тронувшись дальше по
Доротеенштрассе.
- Ну так поедем, нечего разговаривать! - отвечала она ясным лошадиным
языком. - Только будем по возможности держаться боковых улиц.
Перед Бранденбургскими воротами извозчик остановился, сложил кнут и
вожжи и, сойдя с козел, начал нам рассказывать о Тиргартене и Рейхстаге.
Сообщив его точную длину, ширину и высоту (как настоящий гид), он только
сравнил их с афинскими "проповерлеями" - как лошадь перестала лизать себе
ноги и оглянулась на хозяина; она ничего не сказала, только посмотрела. Он
запнулся и начал нервно рассказывать сначала; на этот раз ворота вышли у
него похожими на "порпирлеи"...
Лошадь не стала больше слушать и повернула назад по Унтер-ден-Линден.
Извозчик успел вскочить на козлы, но не мог уговорить ее вернуться куда он
хотел. Она продолжала бежать рысцой, и по движению ее плеч видно было, что
она говорила примерно следующее:
- Ведь они уже видели ворота, чего ж еще? Довольно с них. А
подробностей ты сам не знаешь: да они и не поняли бы тебя, даже если б ты
знал все отлично.
Так продолжалось наше катанье по всем главным улицам; лошадь
Страница 28 из 65
Следующая страница