решай: куда нам теперь идти?
- Я не знаю. Мне все равно! - отвечал Гаррис. - Я честно старался, а ты
только ворчал и смущал меня все время.
- Может быть, я действительно отнесся к тебе слишком строго, - признал
Джордж, - но взгляни на дело с моей точки зрения: один из вас говорит, что
обладает каким-то безошибочным инстинктом - и приводит в чащу леса, прямо к
осиному гнезду.
- Я не виноват, что осы устраивают гнезда в чаще леса, - перебил я.
- Я в этом тебя не виню и вовсе не спорю; я только излагаю факты.
Другой - водит меня вверх и вниз по горам в продолжение нескольких часов "на
научном основании", не зная где юг, где север, и не помня, поворачивал он
направо или не поворачивал!.. У меня нет ни сверхъестественных инстинктов,
ни глубоких научных познаний; но я вижу отсюда человека, который собирает в
поле сено: я пойду и предложу ему плату за весь стог - вероятно, марки
полторы, не больше - за то, чтобы он бросил работу и довел меня до Тодтмоса.
Если вы хотите следовать за мной, можете; если же намерены делать еще
какие-нибудь опыты, то тоже можете, но только без меня.
План Джорджа был не блестящий и не оригинальный, но в ту минуту
показался нам привлекательным. К счастью, мы недалеко отошли от дороги в
Тодтмос и с помощью косаря прибыли туда благополучно четырьмя часами позже,
чем предполагали накануне. Для того, чтобы удовлетворить аппетит, нам
понадобилось сорок пять минут молчаливой работы.
У нас было решено пройти от Тодтмоса к Теину пешком; но после
утомительного утреннего похода мы предпочли нанять экипаж и прокатиться.
Экипаж был живописный; лошадь можно было бы назвать бочкообразной, но в
сравнении с кучером она была совсем угловатая. Здесь все экипажи делаются на
две лошади, но впрягается обыкновенно одна; вид получается довольно
неуклюжий, но зато такой, как будто вы всегда ездите на паре лошадей и
только в этот раз случайно выехали на одной. Лошади здесь очень опытные и
развитые; кучера большею частью спокойно спят на козлах, и если бы можно
было отдавать лошадям деньги, то никаких кучеров не требовалось бы вовсе.
Когда последние не спят и звучно щелкают бичом - я не чувствую себя в
безопасности. Однажды мы катались в Шварцвальде с двумя дамами; дорога
вилась, как пробочник по крутому склону горы; откосы приходились под углом в
семьдесят градусов к горизонту. Мы ехали вниз тихо и спокойно, видя с
удовольствием, что возница спит, а лошади уверенно спускаются по знакомой
дороге. Вдруг его что-то разбудило - недомогание или тревожный сон: он
схватился за возжи и быстрым движением направил лошадь, приходившуюся с
наружной стороны, к самому краю дороги; дальше идти ей было некуда, и она
сползла вниз, повисши на вожжах и постромках. Возница ничуть не удивился,
лошади нисколько не испугались. Мы вышли из экипажа, кучер вытащил из-под
сиденья большой складной нож, очевидно предназначенный для этой цели, и
спокойно, не колеблясь, перерезал постромки. Освобожденная лошадь скатилась
на пятьдесят футов вниз, до следующего поворота дороги, и встала на ноги,
ожидая нас. Мы сели снова и доехали до того места на одном коне; а там
возница запряг ожидавшую лошадь, использовав несколько кусков веревки, и
катанье продолжалось. Интереснее всего было полнейшее спокойствие всех троих
- кучера и обоих коней; видимо, они так привыкли к подобному сокращению
пути, что я не удивился бы, если б он нам предложил скатиться целиком со
всем экипажем.
Меня поражает еще одна особенность немецких кучеров; они никогда не
натягивают и не отпускают вожжей. У них для регулирования езды есть тормоз -
а скорость хода лошади их не касается. Для езды по восьми миль в час -
возница закручивает ручку тормоза не много, так что он только слегка
исцарапывает колесо, производя звук словно пилу оттачивают; для четырех миль
в час - он закручивает сильнее, и вы едете под аккомпанимент жутких криков и
стонов, напоминающих хор недорезанных свиней. Желая остановиться совсем,
кучер завинчивает ручку тормоза до упора - и он останавливает лошадей
раньше, чем они пробегут расстояние, равное длине своего корпуса. То, что
можно остановиться иным, более естественным способом, очевидно не приходит в
голову ни кучеру, ни самим лошадям; они добросовестно тянут изо всей силы до
тех пор, пока не могут сдвинуть экипаж ни на полдюйма дальше; тогда они
останавливаются. В других странах лошади могут ходить даже шагом; но здесь
они обязаны стараться и бежать рысью; остальное их не касается. На моих
глазах один немец бросил вожжи и принялся усиленно закручивать тормоз обеими
руками - боясь, что не успеет разминуться с другим экипажем. Я нисколько не
преувеличиваю.
В Вальдсгете - одном из маленьких городков шестнадцатого столетия,
расположенном в верховьях Рейна, мы встретили довольно обыкновенное на
континенте существо: путешествующего британца, удивленного и раздраженного
тем, что иностранцы не могут говорить с ним по-английски. Когда мы пришли на
станцию, он объяснял носильщику в десятый раз "самую обыкновенную" вещь, а
именно: что хотя у него билет куплен в Донаушинген, и он хочет ехать в
Донаушинген посмотреть на истоки Дуная (которых там нет: они существуют
только в рассказах), - но желает, чтобы его велосипед был отправлен прямо в
Энген, а багаж в Констанц. Все это было по его мнению так просто! А между
тем носильщик, молодой человек, казавшийся в эту минуту старым и несчастным,
Страница 50 из 65
Следующая страница