англосаксов - если только его характер не переменится: теперь он слишком
добродетелен для купца. Жизнь для него не представляет погони за богатством,
он придает ей больше смысла; среди дня он запирает лавочку (даже банк и
почтовую контору) на два часа и отправляется домой - пообедать в недрах
семейства и вздремнуть за десертом. Такой народ не может соперничать с тем,
который на пять минут отрывается от работы, чтобы позавтракать, стоя у
прилавка, и спит с телефоном над кроватью.
В Германии не делается такого огромного различия между классами
населения, чтобы ради положения в обществе стоило бороться не на живот, а на
смерть. Правда, круг аристократов-землевладельцев держится у них как за
неприступной стеной, но вне этого замкнутого царства - положением не
гордятся и не смущаются. Жена профессора и жена мастера со свечной фабрики
каждую неделю встречаются в излюбленной кофейне и дружно обсуждают местные
скандальные новости; доктора не брезгают обществом трактирщиков, с которыми
выпивают не одну кружку пива; богатый инженер, собираясь с семьей на пикник,
приглашает принять в нем участие своего управляющего и портного: те являются
с чадами и домочадцами, со своей долей бутербродов и питья, и все
отправляются вместе, а на обратном пути поют хором песни. При таком
положении вещей незачем тратить лучшие годы жизни на то, чтобы приготовить
себе достойную обстановку для лет старческого слабоумия. Вкусы и стремления
немца - и даже его жены - остаются до конца дней непритязательными. Он любит
видеть в своем доме побольше красного плюша, позолоты и лакировки; но этим
его понятия о роскоши удовлетворяются вполне; и может быть, это не хуже
стиля Людовика XV в смеси с ложным стилем времен Елизаветы, электрическим
освещением и массой фотографий. Иногда немец наймет художника и прикажет ему
изобразить на главном фасаде своего дома кровопролитную битву - которой
всегда мешает входная дверь, а в спальне над окнами парящего в воздухе
Бисмарка. Но для того, чтобы полюбоваться хорошими мастерами, он идет в
общественные картинные галереи и не разоряется на редкости даже тогда, если
имеет деньги, так как в Германии еще не развилась страсть лезть в
знаменитости и пока нет обычая осаждать "знаменитостей" в их домашней
обстановке, чтобы затем описывать все в газетах.
Немец любит покушать. В Англии встречаются фермеры, которые, жалуясь на
разоряющее хозяйство, с успехом едят по семи раз в день; в России в
продолжение одной недели в году бывает пиршество, которое не обходится без
смертных случаев от объедения блинами; но это - исключение, имеющее в основе
религиозный обычай. В Германии же развилось особенное умение есть, "из любви
к искусству", которого нет ни в одном другом государстве. Немец, только что
встав, выпивает за одеванием несколько чашек кофе с полдюжиной горячих
булочек с маслом; но этого он не считает и в десять часов садится в первый
раз к столу; в половине второго садится обедать - очень основательно: обед
считается главной едой в продолжение дня, и он предается ему как важному
делу часа два подряд; в четыре часа он отправляется в кофейню и полчасика
занимается там уничтожением кофе и сладких пирожков. Затем, целых три часа
он не трогает ничего и только с семи начинает закусывать - и уж закусывает
целый вечер: бутылку пива с бутербродами, потом, где-нибудь в театре, еще
бутылку пива с холодным мясом и колбасами, потом еще бутылочку белого вина и
яичницу и, наконец, перед самым сном - кусочек хлеба с колбасой и для
промывки еще немного пива.
Но он не лакомка: французские повара и французские цены в немецких
ресторанах не прививаются. Немец предпочитает пиво и свое местное белое вино
самому дорогому шампанскому и красным французским винам. И хорошо делает,
что предпочитает: когда француз-виноторговец отправляет бутылку в немецкую
гостиницу, он вероятно, вспоминает Седан и злорадно улыбается; впрочем, его
бутылки заказываются по большей части невинными
путешественниками-англичанами! Но, пожалуй, он и в этом случае имеет право
улыбнуться и поставить свою бутылочку в счет за Ватерлоо.
В Германии никто не требует изысканных, дорогих развлечений, и никто их
не устраивает; здесь все уютно и по-домашнему. Немцу не надо делать членских
взносов по части разного спорта, он не поддерживает никаких общественных
увеселительных учреждений, у него нет гордых знакомых богачей, для которых
нужно нарядно одеваться. Его главное удовольствие - кресло в опере - стоит
несколько марок; туда его жена и дочери ходят в платьях домашнего шитья,
накинув на голову платочки. В сущности, на этой безусловной простоте,
царящей во всей стране, отдыхает глаз путешественника-англичанина. У немцев
своих лошадей и экипажей очень мало; даже извозчиками мало пользуются - лишь
тогда, когда нельзя сесть в электрический трамвай.
Таким образом немцы сохраняют свое своеобразие. Здесь купцу незачем
ухаживать за покупателями. Я как-то сопутствовал в Мюнхене одной
барышне-англичанке в ее экскурсии по магазинам. Она привыкла к таким
экскурсиям в Лондоне и Нью-Йорке и ворчала на все, что ей показывали; не
потому, что ей ничего не нравилось, а потому, что у нее была такая привычка.
Она считала полезным и для дела, и для купца уверять, что все это она может
купить в другом месте гораздо лучше и дешевле, что в его магазине вещи
совершенно безвкусные, старомодные; что не из чего выбирать, что все
вульгарное и не будет хорошо носиться.
Купец не спорил и не противоречил. Он спокойно уложил весь вынутый
Страница 64 из 65
Следующая страница