него в некотором недоумении. Побужденный признательностию, он наговорил тут
же столько благодарностей, что тот смешался, весь покраснел, производил
головою отрицательный жест и наконец уже выразился, что это сущее ничего,
что он, точно, хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм
души, а умершие души в некотором роде совершенная дрянь.
- Очень не дрянь, - сказал Чичиков, пожав ему руку. Здесь был испущен
очень глубокий вздох. Казалось, он был настроен к сердечным излияниям; не
без чувства и выражения произнес он наконец следующие слова: - Если б вы
знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, дрянью человеку без племени и
роду! Да и действительно, чего не потерпел я? как барка какая-нибудь среди
свирепых волн... Каких гонений, каких преследований не испытал, какого горя
не вкусил, а за что? за то, что соблюдал правду, что был чист на своей
совести, что подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!.. - Тут
даже он отер платком выкатившуюся слезу.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу
руку и долго смотрели молча один другому в глаза, в которых видны были
навернувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить руки нашего героя и
продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал, как ее выручить.
Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы купчую
совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом
взял шляпу и стал откланиваться.
- Как? вы уж хотите ехать? - сказал Манилов, вдруг очнувшись и почти
испугавшись.
В это время вошла в кабинет Манилова.
- Лизанька, - сказал Манилов с несколько жалостливым видом, - Павел
Иванович оставляет нас!
- Потому что мы надоели Павлу Ивановичу, - отвечала Манилова.
- Сударыня! здесь, - сказал Чичиков, - здесь, вот где, - тут он
положил руку на сердце, - да, здесь пребудет приятность времени,
проведенного с вами! и поверьте, не было бы для меня большего блаженства,
как жить с вами если не в одном доме, то по крайней мере в самом ближайшем
соседстве.
- А знаете, Павел Иванович, - сказал Манилов, которому очень
понравилась такая мысль, - как было бы в самом деле хорошо, если бы жить
этак вместе, под одною кровлею, или под тенью какого-нибудь вяза
пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться!..
- О! это была бы райская жизнь! - сказал Чичиков, вздохнувши. -
Прощайте, сударыня! - продолжал он, подходя к ручке Маниловой. - Прощайте,
почтеннейший друг! Не позабудьте просьбы!
- О, будьте уверены! - отвечал Манилов. - Я с вами расстаюсь не долее
как на два дни.
Все вышли в столовую.
- Прощайте, миленькие малютки! - сказал Чичиков, увидевши Алкида и
Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого
уже не было ни руки, ни носа. - Прощайте, мои крошки. Вы извините меня, что
я не привез вам гостинца, потому что, признаюсь, не знал даже, живете ли вы
на свете, но теперь, как приеду, непременно привезу. Тебе привезу саблю;
хочешь саблю?
- Хочу, - отвечал Фемистоклюс.
- А тебе барабан; не правда ли, тебе барабан? - продолжал он,
наклонившись к Алкиду.
- Парапан, - отвечал шепотом и потупив голову Алкид.
- Хорошо, а тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все
будет: туррр... ру... тра-та-та, та-та-та... Прощай, душенька! прощай! -
Тут поцеловал он его в голову и обратился к Манилову и его супруге с
небольшим смехом, с какие обыкновенно обращаются к родителям, давая им
знать о невинности желаний их детей.
- Право, останьтесь, Павел Иванович! - сказал Манилов, когда уже все
вышли на крыльцо. - Посмотрите, какие тучи.
- Это маленькие тучки, - отвечал Чичиков.
- Да знаете ли вы дорогу к Собакевичу?
- Об этом хочу спросить вас.
- Позвольте, я сейчас расскажу вашему кучеру. -
Тут Манилов с такою же любезностью рассказал дело кучеру и сказал ему
даже один раз "вы".
Кучер, услышав, что нужно пропустить два поворота и поворотить на
третий, сказал: "Потрафим, ваше благородие", - и Чичиков уехал,
сопровождаемый долго поклонами и маханьями платка приподымавшихся на
цыпочках хозяев.
Манилов долго стоял на крыльце, провожая глазами удалявшуюся бричку, и
когда она уже совершенно стала не видна, он все еще стоял, куря трубку.
Наконец вошел он в комнату, сел на стуле и предался размышлению, душевно
радуясь, что доставил гостю своему небольшое удовольствие. Потом мысли его
перенеслись незаметно к другим предметам и наконец занеслись бог знает
куда. Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было
жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал
строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером,
что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай на открытом
воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах. Потом, что они
вместе с Чичиковым приехали в какое-то общество в хороших каретах, где
обворожают всех приятностию обращения, и что будто бы государь, узнавши о
Страница 11 из 82
Следующая страница