как-то приезжала раза два с маленьким сынком, пытаясь, нельзя ли
чего-нибудь получить; видно, походная жизнь с штабс-ротмистром не была так
привлекательна, какою казалась до свадьбы. Плюшкин, однако же, ее простил и
даже дал маленькому внучку поиграть какую-то пуговицу, лежавшую на столе,
но денег ничего не дал. В другой раз Александра Степановна приехала с двумя
малютками и привезла ему кулич к чаю и новый халат, потому что у батюшки
был такой халат, на который глядеть не только было совестно, но даже
стыдно. Плюшкин приласкал обоих внуков и, посадивши их к себе одного на
правое колено, а другого на левое, покачал их совершенно таким образом, как
будто они ехали на лошадях, кулич и халат взял, но дочери решительно ничего
не дал; с тем и уехала Александра Степановна.
Итак, вот какого рода помещик стоял перед Чичиковым! Должно сказать,
что подобное явление редко попадается на Руси, где все любит скорее
развернуться, нежели съежиться, и тем поразительнее бывает оно, что тут же
в соседстве подвернется помещик, кутящий во всю ширину русской удали и
барства, прожигающий, как говорится, насквозь жизнь. Небывалый проезжий
остановится с изумлением при виде его жилища, недоумевая, какой
владетельный принц очутился внезапно среди маленьких, темных владельцев:
дворцами глядят его белые каменные домы с бесчисленным множеством труб,
бельведеров, флюгеров, окруженные стадом флигелей и всякими помещениями для
приезжих гостей. Чего нет у него? Театры, балы; всю ночь сияет убранный
огнями и плошками, оглашенный громом музыки сад. Полгубернии разодето и
весело гуляет под деревьями, и никому не является дикое и грозящее в сем
насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи
озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху
темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее является чрез то ночное небо и,
далеко трепеща листьями в вышине, уходя глубже в непробудный мрак, негодуют
суровые вершины дерев на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Уже несколько минут стоял Плюшкин, не говоря ни слова, а Чичиков все
еще не мог начать разговора, развлеченный как видом самого хозяина, так и
всего того, что было в его комнате. Долго не мог он придумать, в каких бы
словах изъяснять причину своего посещения. Он уже хотел было выразиться в
таком духе, что, наслышась о добродетели и редких свойствах души его, почел
долгом принести лично дань уважения, но спохватился и почувствовал, что это
слишком. Искоса бросив еще один взгляд на все, что было в комнате, он
почувствовал, что слово "добродетель" и "редкие свойства души" можно с
успехом заменить словами "экономия" и "порядок"; и потому, преобразивши
таким образом речь, он сказал, что, наслышась об экономии его и редком
управлении имениями, он почел за долг познакомиться и принести лично свое
почтение. Конечно, можно было бы привести иную, лучшую причину, но ничего
иного не взбрело тогда на ум.
На это Плюшкин что-то пробормотал сквозь губы, ибо зубов не было, что
именно, неизвестно, но, вероятно, смысл был таков: "А побрал бы тебя черт с
твоим почтением!" Но так как гостеприимство у нас в таком ходу, что и
скряга не в силах преступить его законов, то он прибавил тут же несколько
внятнее: "Прошу покорнейше садиться!"
- Я давненько не вижу гостей, - сказал он, - да, признаться сказать, в
них мало вижу проку. Завели пренеприличный обычай ездить друг к другу, а в
хозяйстве-то упущения... да и лошадей их корми сеном! Я давно уж отобедал,
а кухня у меня низкая, прескверная, и труба-то совсем развалилась: начнешь
топить, еще пожару наделаешь.
"Вон оно как! - подумал про себя Чичиков. - Хорошо же, что я у
Собакевича перехватил ватрушку да ломоть бараньего бока".
- И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок в целом хозяйстве! -
продолжал Плюшкин. - Да и в самом деле, как приберетесь его? землишка
маленькая, мужик ленив, работать не любит, думает, как бы в кабак... того и
гляди, пойдешь на старости лет по миру!
- Мне, однако же, сказывали, - скромно заметил Чичиков, - что у вас
более тысячи душ.
- А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплевали в глаза тому,
который это сказывал! Он, пересмешник видно, хотел пошутить над вами. Вот,
бают, тысячи душ, а поди-тка сосчитай, а и ничего не начтешь! Последние три
года проклятая горячка выморила у меня здоровенный куш мужиков.
- Скажите! и много выморила? - воскликнул Чичиков с участием.
- Да, снесли многих.
- А позвольте узнать: сколько числом?
- Душ восемьдесят.
- Нет?
- Не стану лгать, батюшка.
- Позвольте еще спросить: ведь эти души, я полагаю, вы считаете со дня
подачи последней ревизии?
- Это бы еще слава богу, - сказал Плюшкин, - да лих-то, что с того
времени до ста двадцати наберется.
- Вправду? Целых сто двадцать? - воскликнул Чичиков и даже разинул
несколько рот от изумления.
- Стар я, батюшка, чтобы лгать: седьмой десяток живу! - сказал
Плюшкин. Он, казалось, обиделся таким почти радостным восклицанием. Чичиков
заметил, что в самом деле неприлично подобное безучастие к чужому горю, и
потому вздохнул тут же и сказал, что соболезнует.
- Да ведь соболезнование в карман не положишь, - сказал Плюшкин. - Вот
возле меня живет капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит -
родственник: "Дядюшка, дядюшка!" - и в руку целует, а как начнет
соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь красный:
пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в
офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и
соболезнует!
Страница 42 из 82
Следующая страница