спать - и проснуться в другом мире, не в этом, только не в этом, а в
другом, любом другом.
Через десять примерно секунд все было кончено. Бог не услышал молит-
ву. Студентка прошла мимо. Рабыня осталась жить. Мир не изменился. Солн-
це сияло. Просто он мгновенно разлюбил дождь и полюбил солнце. Неимовер-
ным усилием воли, но он сделал это.
- Сейчас, - сказал он своей покупке,- мы поедем на окраину до рабо-
торгового рынка. Молись, чтобы не попасть к интеллигентным людям. Они
скупают людей для своих блядских опытов. Через месяц загнешься в муках.
Твое счастье, если попадешь к нормальным плантаторам. У них некоторые
живут до трех-пяти лет. Ты крепкая, доживешь. Если надсмоторщик не са-
дист. И если не попробуешь убежать. Так что бойся интеллигентных людей.
Александр Силаев
Дом политической терпимости
Темнеет. Светятся одинокие фонари. Спешат запоздалые пешеходы и не-
сутся почуявшие раздолье автомобили. Вечер с утекающими минутами перете-
кает в ночь.
Он в нерешительности.
Перед входом лежал грязный коврик с золотистыми буквами <досто-
инстство человека - в труде>. Ну и ну, подумал он, вот подонки-то. Нем-
ного в отдалении, посреди осеннего сквера, грустно поблескивали осколки
бутылок. Пожилой мужчина два раза обошел здание. Отшагав вокруг, в нере-
шительности замер перед бронированным входом. Дверь приокрыта сантиметра
на два. Он огляделся и нервно рванул дверь на себя. Железо скрипнуло,
нехотя пропуская внутрь.
- Дом политической терпимости?
- Он самый, - приветливо сказал шагнувший ему навстречу молодой ам-
бал, в костюме и сероглазый. - Вы заходите, мы любому клиенту рады, даже
такому, как вы.
- Мне бы... сейчас скажу...
Мужчина мялся, с поддельным интересом разглядывая свои длинные дрожа-
щие пальцы, а также мял кепку, комкал скинутое пальто, застегивал и
расстегивал пуговицы пиджака.
Амбал участливо посмотрел на застенчивого.
- Извините, а вы кто по ориентации?
- Э-э?
- Ну, скажем... Анархо-синдикалист? Нацист? Или что-то из ряда вон?
- Да нет... коммунист я, - признался он.
- Замечательно! - с чувством сказал костюмный верзила. - Вы не предс-
тавляете, как я рад. В таком случае, наверное, вы хотели бы заняться
здесь большевизмом. И, как я подозреваю, не в одиночестве. Как насчет
воссоединения с пролетариатом? Уединенный номер, красные флажки, ма-
ленький бюстик Маркса... звуки <Интернационала>, и вы соединяетесь с
настоящим рабочим. С грязным, потным и сильно-сильно униженным. У нее на
шее будет ярмо, а руки будут в мозолях. Я угадал?
- Видите ли, - смущенно признался он. - Это хорошо, но я бы предпо-
чел...
Амбал перебил.
- С комсомолкой? - задушевно поинтересовался он. - Нет проблем. У нас
тут есть одна героиня: чудо-девушка, прямо с плаката, почти чекистка. Ну
да ладно, сами увидете. Она сбросит с себя буржуазные предрассудки, об-
нажит свою революционную сущность... Я вижу, как загорелись ваши глаза!
- Знаете, я бы предпочел заняться этим по-сталински.
- Это уже нетрадиционно, - вздохнул амбал. - Однако мы известны лю-
бовью к людям. Обслуживаем и таких, чего уж там. Хотя серпом и молотом
по-живому, это круто... ладно, мы все-таки не обыватели.
Мужчина сиял: впервые он не встретил упрека, только сочувствие и же-
лание помочь. Надо приходить сюда до последней копейки, подумал он.
- И еще, - доверительно прошептал он. - Если можно, я бы хотел за-
няться всем этим с пионером.
- А почему нельзя? Можно, само собой. Только поинер занят. Один чело-
век в актовом зале снял весь поинерский отряд для группового ленинизма,
он, знаете ли, ноябрьский праздник захотел посмотреть, а потом еще пер-
вомайскую демонстрацию. А с демонстрацией они до утра не кончат.
- Что же делать? Я с женщинами не могу, они на империалистической
стадии уже засыпают. А я не могу внедрять свой идеал в спящую женщину.
Парень-сероглаз посмотрел на его с усмешкой. Вроде задумался. Наконец
весело произнес:
- У нас тут есть один выносливый молодой человек. Тут арийцы приходи-
ли, так мы его жидом обрядили и он, знаете ли, все стерпел, только в га-
зовой камере задыхаться начал, представляете? Можно загримировать его
под комсомольца тридцатых.
Заботливый амбал исчез. Появился через минуту с опечаленным видом,
вздохнул горестно-протяжно:
- Отказался. Отказался, хоть и выносливый. Говорит, что извращение. А
я ему, козлу, говорю: а что тут у нас, козел, не извращение? А он свое.
Не хочу, мол, по-сталински, по-хрущевски еще могу, а по-сталински пусть
его памятник удовлетворяет. Я ему говорю, чистоплю: желание клиента -
закон. А он не верит... Так что предлагаю вам единственный выход: давай-
те уж по-сталински, только сами с собой. Ну не совсем сами с собой, мы
вам памятник Иосифа Виссарионовича дадим. А еще цветы вручим, можете
возложить. Марш подходящий врубим, все как положено. Ну а дальше сами с
усами, фантазируйте, как хотите, только памятник не попортьте, он тут
один такой.
Скрывая досаду, он согласился, и его повели в подвал. По словам мест-
ного сероглаза, памятник стоял там. Когда привели, дали букетик алых
гвоздик и включили забытую музыку. Он услышал, что от тайги до британс-
кий морей Красная Армия по-прежнему всех сильней.
- Классная музычка? - с ухмылкой спросил амбал.
Мужчина закрыл глаза.
А когда открыл, то увидел, как со скульптуры сдернули покрывало.
Вместо отеческих усов вождя всех народов на него смотрело лицо последне-
го русского царя.