ниями, за три дня до Нового года. В тот вечер с неба ласково падал пу-
шистый снег, а люди бродили по городу, скупая подарки. Штора в его ком-
нате была незадернута. Свет не горел. Перед тем впервые в жизни Валя на-
пился; можно сделать логичный, но глупый вывод, будто он не зря избегал
водки <столичная>, виски <чивас ригал> и неразведенного спирта.
...Пушистый снег падал, по-прежнему засыпая улицы и дома. Через три
дня наступил 1998 год.
Александр Силаев
В народ
Утром третьего дня Фердинанд открыл дверь и сообщил, что оставляет
академимю ради более достойных занятий. На закономерный вопрос уважаемо-
го господина Стрема он ответил, чвто с некоторых пор ощутил себя хозяи-
ном собствеенной судьбы, что и повлекло столь странную перемену... Глу-
бокоуважаемый господин Стрем позволил себе поинтересоваться более глу-
бинными причинами такого неожиданного решения - и получил вполне вежли-
вый ответ, проливающий свет на некоторые мотивы, хотя, возможно, как раз
глубиные причины и остались незатронутыми, но это уже остается личным
делом молодого человека, выводимого здесь нами под именем Фердинанд.
- Видите ли, дон мастер, - пустился он в объяснения, - изучение сов-
ременных идей натолкнуло меня на мысль, что сегодня нет более высокого
призвания, нежели служение людям... простым людям, хотел бы я подчерк-
нуть.
- Но-но, - резюмировал господин Стрем, извлекая из потаенных недр и
утверждая на поверхности стола пузатенькую бутыль. - Давай без этих.
- Таким образом, герр магистр, - продолжал Фердинанд развивать свою
мысль, - я пришел к выводу, что работа профессоров философии не несет в
себе сути, способной преобразить жизнь людей.
- Ого! - издал возглас удивления господин Стрем, нежно баюкая ловко
запрятанную бутыль. - Стало быть, ты чего-то хочешь преобразить?
- Всенепременным образом, экселенц, - выдал он свою тайну. - Я хотел
бы послужить людям, с вашего позволения.
- Бог с тобой, - доброжелательно сказал Стрем. - Иди, послужи. Потом
докторскую допишешь. Так что иди с миром и не вздумай там оставаться.
- На все воля Господа, - смиренно произнес Фердинанд, притворяя тяже-
лую и обитую красным дверь.
Я подарил ему невзрачную ерунду из набора письменных принадлежностей
, а дура из соседней лаборатории - золотые часы. Но в дорогу провожал
его я, а не лабораторная девушка. Она-то все дни напролет просиживала у
себя, прививая мышам разные гуманитарные штуки. Мыши обычно дохли, а она
горько плакала, пораженная невозможностью прогресса в своих владениях.
- Знаешь что? - говорил он в порыве откровенности.
Я не догадавался.
- Это прекрасно, - произнес он, поблескивая на мир светло-серыми гла-
зами, украшавшими молодое лицо.
Я не спорил.
- Во-первых, меня ожидает жизнь на природе. Ни разу в жизни не жил в
деревне больше двух дней, представляешь?
- Твое счастье, - с дружеским ехидством заметил я, но Фердинанд не
распознал ни насмешки, ни теплых чувств.
- Во-вторых, меня ждут люди.
- А нелюди? Ты думаешь, там только Человеки с заглавной буквы? А на-
секомые?
- И мухи, и комары, и нелюди - все прекрасно.
- Ну ты даешь! - изумился я.
- А что? - не мог понять он, - что такое? Долг всех порядочных люденй
в наше время...
- Еще бы! - воодушевленно подтвердил я.
- В моих планах устроить там школу народного просвещения, - сладко
бормотал Фердинанд. - В целях, значит.
- В целях, говоришь? - я скептически хмыкнул.
- Школу, - весомо подтвердил мой коллега.
- Для коров, небось? - спросил я, держа серьезное неулыбчивое лицо.
- А иди-ка ты!
И я пошел по своим делам. А зачем оставаться, когда не просят? Я не
хотел портить настроение Фердинанду в ностальгические часы.
Последний вечер в столице бедняга скучал один: звонил друзьям, шуршал
газетами, листал записные книжки и старые добрые фолианты. Перечитал со-
рок пятый том Толстоевского. Хороший он парень, Фердинанд.
Утром нанятая бричка стояла у заплеванного подъезда. Прощальный ста-
кан молока. Прозрачный взгляд на родную старенькую подушку. Последнее
прости и туманное до свидания. Дверь хлопает.
- Нормально, - думал он, натягивая на нос покосившиеся очки.
Возница сморкался и зыркал осторожным глазом.
- Свобода, - шептал свое молодой человек.
Пухлый чемодан не хотел застегнуться. Он мял его в руках, ругал и бил
по несчастному ногами. Последнее помогло. Пухлый застегнулся.
- Ну вот и славненько, - бормотал он.
Возница зыркал все наглее. Фердинанд смотрел на него и умиленно думал
о заповедном. В четвертый раз он выровнял гастук.
- Наверное, поехали, - неуверенно сказал он.
- А мне что? - ответил возница. - Мое дело самовар. Мое дело екнуть.
Да лишь бы не обтрухаться, чур тебя за бор. Че, стократ, деребнулись? На
самохват, поди? А, репейный?
- Да, скорее всего, - неуклюже выдавил из себя Фердинанд.
- Во, боговей, - крякнул возница. - Поди, лызерный? А, крюкан?
- Не знаю, - прошептал молодой научный работник.
- Ну и пыхтун с тобой, - огрызнулся волосатый дядька возничий. - Все
вы канарейки, а как на оглоблю - так шмыг. Но я вас расшурю на балабол-
ки, а, сурец?
- Не надо, - испугался Фердинанд за свое здоровье.
- Ну вот, а говорил, что не лызерный, - довольно засмеялся возница. -